BABYER magazine

Константин Петров — русский живописец, член Президиума Российской академии художеств, начальник управления по работе с регионами РАХ, Народный художник Российской Федерации, вице-президент Творческого союза художников России, кавалер ордена Дружбы.

7 ноября 2024 года Константин Витальевич отметил своё 60-летие. Юбилею была посвящена большая персональная выставка его работ, организованная в выставочных залах Российской академии художеств.

Вы родились в семье художника-графика, мама — искусствовед, так что не удивительно, что и вы стали художником.

Всё случилось, как часто бывает в династических семьях. Мы жили тогда в другой стране, в СССР, где существовали творческие семьи цирковых артистов, театральных и киноактёров, литераторов, музыкантов. Я тоже родился в творческой семье. Отец — художник, окончивший Суриковский институт, мама — искусствовед с двумя высшими образованиями. К сожалению, она рано ушла из жизни, в 1977 году. Всё моё детство прошло в мастерской отца, в знаменитом «Доме России» на Сретенском бульваре, который был построен в начале ХХ века страховым обществом «Россия». Дом этот существует до сих пор. В его мансарде в 1966 году организовали несколько мастерских для ведущих художников страны. Вот в одной из них я вырос и пошёл по стопам родителей.

Как случилось, что вы, москвич, родились в Смоленске? Загадка какая-то.

Никакой загадки тут нет. Моего отца после окончания Суриковского института вместе с группой молодых художников распределили в Смоленск преподавать в местном вузе. Там он встретил маму, которая тогда работала в Смоленской художественной галерее имени Тенишевой, там они поженились, там я и родился в роддоме № 1, за что был удостоен медали «Родившемуся в Смоленске». Это была первая в моей жизни медаль. Прошли положенные по распределению три года, и отец вернулся в Москву, но уже не один, а с женой и со мной.

Вы ходили в обычную среднюю школу, а живопись изучали в мастерской отца?

Нет, не так. Я поступил в знаменитейшую Московскую центральную художественную школу. По уровню, широте и глубине образования её можно сравнить с Центральной музыкальной школой или с Вагановским училищем. Через эту художественную школу прошли 85% московских художников. Там учились Татьяна Назаренко, Василий Нестеренко, Иван Глазунов, Сергей Андрияка, Виктор Иванов… Окончил её и ваш покорный слуга, после чего поступил в Суриковский институт.

В вашей биографии есть ещё одна непонятная деталь: вы окончили художественную школу в 1983 году, а Суриковский институт — только через восемь лет. Почему?

Потому что в армии был. После первого курса пошёл родину защищать от империалистов. Прослужил два года, потом вернулся на второй курс.

Как вы оказались на стажировке в Германии? Это случилось по вашему собственному желанию или по велению свыше?

Желание, разумеется, было. Мы же все жили «за железным занавесом» и нам очень хотелось узнать, что там, у них. А тут как раз началась горбачёвская «перестройка», и все флаги зачастили в гости к нам. У Суриковского института и у Строгановки стали налаживаться контакты с зарубежными странами, в результате одно научное образовательное сообщество из Германии обратилось в московские художественные вузы с заманчивым предложением. В Германию отправили троих от Суриковского института, ещё троих — от Строгановки. Жаль, что только на два летних месяца. Оплачивала нашу стажировку фирма Mercedes-Benz.

Расселили нас по семьям в Штутгарте и Карлсруэ и выдали каждому на руки стипендию от Mercedes-Benz. Кстати, приглашение мы получили по инициативе знаменитого немецкого скульптора, профессора Академии художеств Отто Герберта Хайека, работы которого установлены по всему Штутгарту и по всему Карлсруэ. Все парки, все автобаны заставлены его металлическими конструкциями. Между прочим, в начале «перестройки» в ЦДХ была организована его персональная выставка.

Мы общались с немецкими студентами, рисовали, посещали академию, ходили в великолепные музеи. Нас свозили и на завод Mercedes-Benz посмотреть, как там собирают только что появившуюся тогда шестисотую модель. Нам даже посчастливилось увидеть, как её обкатывали на треке.

Вы побывали только в Штутгарте и в Карлсруэ?

Не только. Мы ещё ездили в Кёльн, побывали в Кобленце, в Майнце, Ульме, Фрайбурге. В общем, окунулись в буржуазную жизнь. Галереи и музеи в Германии просто роскошные, тем не менее духовного резонанса эта поездка у меня не вызвала. Совсем иначе я чувствовал себя в Испании.

Как случилось, что вы оказались в Испании? И, кстати, почему? Ведь обычно художники предпочитают ездить в Италию или во Францию.

Знаете, когда я вижу картины некоторых наших современных художников, я радуюсь, я чувствую, что молодею лет на тридцать. Это прекрасное чувство. Мне кажется, что я окунаюсь в мою молодость, ведь как раз лет 35 назад я всё это уже видел.

Я — человек верующий, а у Господа ошибок не бывает. Мы называем случаем то, что на самом деле является промыслом Божиим.

В Москве я случайно познакомился с одним испанцем. Дело было осенью 1991 года. Мы зашли на выставку в академию, потом — в Пушкинский, поужинали в кафе, пришли ко мне в мастерскую. На этом вроде всё и закончилось, но не тут-то было. Через какое-то время я получаю телеграмму с вопросом, не хочу ли я приехать в Испанию. Разумеется, я ответил, что хочу! Мне оформили приглашение, быстро сделали визу, купили билет на самолет, и я прилетел в Испанию. Это было в конце зимы 1992 года.

В Мадрид?

Сел в Мадриде, а потом на автобусе отправился за полтысячи километров в Севилью, где у меня была, скажем, база. А вообще я объездил весь юг: был в Гранаде, в Кордобе, в Кадисе, в Малаге. У меня в Испании было пять персональных выставок в разных галереях. Естественно, ходил в музеи. Они там просто потрясающие! Побывал в Прадо, в доме-музее Эль Греко в Толедо, в музее Веласкеса в Севилье. И сама страна с её природой, солнцем, и испанское искусство произвели на меня неизгладимое впечатление! Вот уже почти тридцать лет прошло, жаль, что с тех пор я там ни разу не был.

Искусствоведы подразделяют ваши работы на серии. Предлагаю начать с серии «Портреты». Чьи это портреты, кого вы пишете?

В основном это портреты тех людей, что меня окружают. Есть пара портретов отца, портрет дедушки, несколько портретов священнослужителей, например, иерея Владимира Соколова и протоиерея Антона Серова — праправнука художника Валентина Серова по прямой линии. Есть у меня портрет иеромонаха Христофора, бывшего физика-ядерщика, который долго работал в Сарове, и так далее. Кроме того, я часто бываю в Переславле-Залесском, там много интересных персонажей, которых я тоже рисую.

С портретами более-менее понятно, перейдём к следующей серии — «Натюрморты».

Да, натюрморты я люблю. У меня в мастерской много всякого «старья»: древние чайники, рукомойники, самовары, кофемолки, утюги. Их ещё в советское время мой отец на свалках собирал, а сейчас они ценятся, наверное, в десятки тысяч рублей. Всё это стоит на полке, и всё это — мой натюрмортный фонд. Вещи живут гораздо дольше людей, поэтому меня привлекают старые вещи, которые прошли через десятки рук и, наверное, помнят их прикосновения. Сейчас я задумываю большой портрет сына на фоне семейного комода, что остался от моего прадеда Константина, настоящий русский модерн начала ХХ века. Расставлю внутри него старинные чайники, кофейные мельницы, ступки и таким образом совмещу портрет с натюрмортом.

Следующая серия — «Дербент».

Я несколько раз был в Дагестане, в том числе пару раз — в Дербенте. Кстати, в 2010 году у меня была там выставка. Дербент считается самым древним городом на территории Российской Федерации. Согласно исследованиям, которые велись с 1971 года, городу более 5000 лет. Над самим Дербентом на горе стоит знаменитая древняя крепость Нарын-Кала.

Меня пригласил к себе вице-мэр Дербента Ханукаев. В его доме я встретился с местными художниками, мы разговорились, и мне предложили выступить перед аудиторией вместе с народным художником Дагестана Бениамином Шалумовым. В результате для нас двоих была организована выставка, которую в первый же день посетила вся верхушка местной администрации. Потом мне устроили несколько интересных поездок в горы — в Гуниб, где был родовой аул имама Шамиля, в Чох, в родовой аул Расула Гамзатова.

В общем, мы там поездили, и в результате этих поездок у меня накопилось с дюжину пейзажей. Всё это происходило летом, жара невыносимая, поэтому технически пейзажи создавались так: я делал зарисовки или фотографировал, а окончательно писал их уже в Москве.

Вы такую технологию всегда применяете?

Конечно же нет. Я много работаю с натуры. Именно так пишутся практически все пейзажи, а также натюрморты в мастерской. Все пейзажи Переславля-Залесского и его окрестностей — и летние, и зимние — были написаны с натуры. Мой личный рекорд: в прошлом январе я писал Переславль, когда было минус 24 градуса.

Ещё одна серия — «Кострома».

В Кострому мы периодически ездим на пленэры от Академии художеств и от Союза художников. Кострома — красивейший древний русский город, и архитектура там интересная. Там живут четверо членов Российской академии художеств, и музей там прекрасный. В 2009 году в Костромском художественном музее у меня с моим коллегой, Евгением Ромашко, была выставка, которая называлась «Два образа мира». В этом городе я написал несколько работ.

Я не припомню в истории мировой культуры художников, которые были бы абсолютными самоучками. У всех, по крайней мере на первых порах, были свои учителя, примеры для подражания. Кто из художников оказал на вас наибольшее влияние?

В разные периоды это были разные мастера. В раннем детстве — мой отец, его коллеги по Союзу художников СССР. Потом, когда я учился в художественной школе, что располагалась в Лаврушинском переулке (сейчас там графический факультет Суриковского института), мы ходили в Третьяковку, где на меняя произвели глубокое впечатление «Сирень» Кончаловского, портрет композитора Кара Караева, исполненный Таиром Салаховым, работы Пластова, Пименова.

В институте всё снова поменялось, и для меня на первый план вышли работы Ефрема Зверькова, Павла Кузнецова, Александра Дейнеки, Бориса Кустодиева.

В Германии для меня в творческом плане ничего особенного не произошло. Зато в Испании — картины Веласкеса, Эль Греко, Мурильо, Сурбарана, Риберы, учителя Веласкеса Франсиско Пачеки. Я просто не понимал, как всё это могло быть нарисовано!

Нас, студентов, гоняли по истории русского и зарубежного изобразительного искусства. У нас были прекрасные учителя — Михаил Владимирович Алпатов, Владимир Семёнович Кеменов, Николай Николаевич Третьяков. Евгения Владимировна Завадская, например, вела у нас историю зарубежного изобразительного искусства, но всё это было по книжкам, по репродукциям, по слайдам. Но когда я попал в музей Прадо и в роскошном имперском зале подошёл к картине Веласкеса, чтобы посмотреть на неё вблизи, я чуть с ума не сошёл. Я просто не понимал, как это было сделано! С 10 шагов кажется, что все нюансы, все узоры выписаны тщательно, филигранно. Подойдёшь вплотную и видишь, что художник работал здоровенной кистью 15-го размера. Создаётся впечатление, что он не писал картину, а кисть о холст вытирал. Потрясающе! Тогда только ты понимаешь, что это — кисть гения. Каждый мазок лёг на своё место, видимо, сам Господь держал его за руку и водил ею по холсту, иначе не объяснишь. Словом, многие мои натюрморты навеяны творчеством Риберы, Сурбарана, Мурильо.

Всё это — классика. Повлияло ли на вас творчество испанских художников ХХ века?

Ну конечно. Только в Испании я понял, где корни «голубого» и «розового» периодов в творчестве Пикассо. На Атлантическом побережье Испании солнце рано встаёт. Представьте себе рассвет в маленьком прибрежном городке. Выходишь на широченный песчаный пляж часов в 5 утра. А города в Испании все белые, чтобы стены отражали солнечные лучи, ведь днём здесь температура на солнце достигает 50 градусов. Оборачиваешься и видишь, что всё кругом голубое: и песок, и дома. А вечером, на закате, всё розовое. Выходит, что Пикассо ничего не надо было изобретать. Все мы учимся искусству у природы, лучше природы ничего не создашь, не придумаешь.

К какому направлению живописи вы относите своё творчество?

Не знаю… К обычному. Честно говоря, я никогда не задумывался над этим. Не могу сказать, что я — абсолютный реалист. Что-то я в своих работах придумываю, даже когда пишу с натуры. Потом, как я уже говорил, многие работы я начинаю писать на пленэре, а потом в мастерской довожу, как мне привидится, что-то переделываю…

С точки зрения техники тоже трудно определить. Я и акварелью пишу, и маслом, и темперой. В каких-то работах, в основном тех, что делаю в мастерской, я применяю смешанные техники. Техника живописи — это ведь ремесло, инструмент. Знаете, когда хирург проводит операцию, у него под рукой пятьдесят скальпелей и сорок зажимов для каждого разреза, каждого сосуда.

Словом, даже и не знаю, как ответить на вопрос о направлении. Видимо, это всё-таки реализм, но с налётом романтизма или фантазийности. Одно могу сказать уверенно: абстрактным искусством я не занимаюсь. Всё-таки все мои работы начинаются с натуры, и многие натурой и завершаются. Выходит в некотором роде переосмысленная натура.

Вы — один из организаторов и участников проекта «Красные ворота. Против Течения». Расскажите о нём.

Это большой, масштабный проект. Я там, скажем, не организатор, а просто участник. «Красные ворота» — это академический проект, который начался сравнительно давно. Первая выставка «Красные ворота» состоялась в 2002 году в Саратове. Там как раз начали организовывать Поволжское отделение Российской академии художеств. Возглавил его Анатолий Васильевич Учаев.

Проект назвали «Красные ворота» по аналогии с такими понятиями, как «Красная Горка», «Пасха Красная», то есть понятиями, символизирующими движение навстречу празднику.

А почему «Против течения»?

Потому что рыба каждый год идёт на нерест к верховьям рек, чтобы дать жизнь новому поколению. И ещё, Волга, как всем известно, течёт с севера на юг, а проект обычно начинается в Саратове и движется на север — в Самару, в Казань, в Чебоксары, в Нижний Новгород, после чего перекочёвывает в Москву.

Поначалу проектом руководил Анатолий Васильевич Учаев, одним из организаторов был Дмитрий Фёдорович Аяцков, исполнявший тогда обязанности губернатора Саратовской области. К сожалению, проект заглох: не нашлось финансирования.

Когда Поволжское отделение Российской академии художеств возглавил Константин Васильевич Худяков, у него родилась идея возобновить этот проект. Начали искать средства из федерального и местных областных бюджетов, стали подавать заявки на гранты Минкульта. В результате проект стал возрождаться. Со стороны Академии художеств я тоже принимаю в этом участие. Выставки проекта «Красные ворота. Против Течения» проводятся раз в два года. В 2024 году в Казани завершилась двенадцатая выставка.

Как в подготовке этого проекта, так и в его проведении участвует множество моих коллег-художников. К примеру, вместе со мной над ним работают академики Российской академии художеств Евгений Викторович Ромашко и Светлана Андреевна Кузнецова. Константин Васильевич Акимов выполняет обязанности технического директора проекта.

Пользуясь случаем, я хотел бы выразить глубокую благодарность Министерству культуры России, которое о нас не забывает и, надеюсь, будет помогать и в грядущем, ведь без необходимого финансирования не будет и проекта. Посудите сами: деньги нужны для аренды помещений, на печатную продукцию, на премии участникам экспозиций.

Если можно, расскажите, что это за премии и кто их получает.

В каждом городе, где проводится выставка в рамках проекта «Красные ворота. Против Течения», учреждается премия имени какого-то выдающегося представителя русской культуры. Например, в Саратове учреждены премии имени Радищева и Петрова-Водкина, в Чебоксарах — премия Нестерова. В денежном выражении это 50–70 тысяч рублей, суммы вроде небольшие, но для провинциальных художников это великое подспорье.

«Живописная Россия» — ещё один проект, в котором вы принимаете участие.

«Живописная Россия» — тоже большой проект, инициированный Творческим союзом культуры России при активной поддержке Российской академии художеств. В нём также участвует и Союз художников России. Этот кураторский проект существует на гранты и стипендии Министерства культуры. К участию в проекте привлекаются кураторы — известные остепенённые искусствоведы из Российской академии художеств, выпускается роскошное издание. Руководит проектом академик, член Президиума Российской академии художеств, народный художник Евгений Викторович Ромашко.

Какое влияние оказывают на ваше творчество другие виды искусства — музыка, кино, театр?

Особо никакого. В театре я бываю иногда с членами семьи, хожу просто развеяться. Кино редко смотрю, тем более — нынешнее, современное. Я считаю, что на постсоветском пространстве не появилось такого кино, кадр или фраза из которого вошли бы в жизнь народа. Мы с вами сколько угодно можем ругать Пырьева или Александрова, критиковать Хуциева, Роу или Гайдая, но фразы из фильмов «Волга-Волга», «Свинарка и пастух», «Весна на Заречной улице», «Морозко», «Марья-искусница», не говоря уже о «Кавказской пленнице» и «Бриллиантовой руке», навсегда прижились в нашем языке, в нашем народе.

А музыка?

Всю классическую музыку я переслушал, ещё учась в институте, поэтому сегодня меня трудно чем-то удивить. Я был знаком со Святославом Теофиловичем Рихтером, бывал у него дома на Большой Никитской, посещал его концерты. Мне посчастливилось попасть на концерты Владимира Горовица и Питера Донохью, когда они приезжали к нам в Москву.

Я бывал на концертах Иегуди Менухина, пианиста-виртуоза Шуры Чаркасского, молодых Спивакова и Башмета, знаменитого «Квартета Бородина».

Живя в Испании, я поехал на Балеарские острова. Там на острове Мальорка в горах находится маленький городок Вальдемоса, где стоит монастырь. Городок знаменит тем, что там зимой 1838–1839 гг. два месяца жили Фредерик Шопен и Жорж Санд. Не знаю как сейчас, но в 90-е годы там проводились шопеновские фестивали. На одном из них побывал и я.

Что для вас может стать побудительной причиной взяться за кисть?

Не знаю… Жизнь-то больно короткая, а сделать хочется многое. Я всё время вспоминаю последние строки стихотворения Пастернака «Ночь»:

Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну.
Ты вечности заложник
У времени в плену.

Изобразительное искусство, как и любое другое, как наука или, скажем, архитектура, требует силы воли. Знаете, как говорят: «сила есть, воля есть, а силы воли нет». Изобразительное искусство — это сила воли. Нужно себя заставлять, нужно стараться.

Я же ещё работаю в Российской академии художеств, преподаю в Суриковском и в Строгановке, являюсь вице-президентом Творческого союза художников России, членом правления Союза художников России. Дел много, тем не менее я через день работаю в мастерской, пишу.

Недавно в выставочных залах Российской академии художеств была организована масштабная экспозиция, приуроченная к вашему юбилею. Как вы ощущаете свой возраст?

Мне исполнилось 60, хотя не знаю — это уже 60 или всего 60. Мы тут шутили в академии, что 2 августа 2024 года исполнились первые 100 лет Виктору Иванову. А он каждый день по три часа работает, прекрасно помнит всех своих коллег по именам и отчествам, помнит, какие выставки проходили за последние семьдесят лет, кто в них участвовал и какие работы экспонировались.

Не так давно открывалась выставка работ Павла Фёдоровича Никонова и его учеников. Человеку 94 года, он приехал на выставку с супругой на метро, они поднялись на третий этаж по лестнице. При этом его супруга, тоже художница, на четыре года старше самого Павла Фёдоровича. Между тем он — профессор Суриковского института, дипломников ведёт.

Весной должно исполниться 92 года Борису Асафовичу Мессереру. Он у нас член Президиума, руководит театральным отделением Российской академии художеств, активно работает. А Зураб Константинович Церетели, которому 91 год? Он до сих пор трудится в мастерской, пишет, ваяет.

Сколько прекрасного ими создано! Они до сих пор пишут, выставляются, смотришь на таких людей и думаешь: хорошо бы дожить, ну не до ста лет, а хотя бы до девяноста, не прекращая работать. В общем, надо равняться на старших товарищей!

Всем этим людям, как и вам, повезло: у них талант!

Да, некоторых из нас Господь с рождения одарил какими-то способностями. Однако одни люди их гробят, а другие как-то стараются их развивать, превращая способности в талант.

Но способности надо ещё уметь выявлять.

Ну, для этого есть родители и система образования, однако лень-матушка впереди нас бежит. Вот её-то и надо в первую очередь преодолеть. Самое главное для художника — всегда оставаться неудовлетворённым. Самый главный враг любого творчества — удовлетворение. Думаешь: ну ладно, всего достиг, теперь можно валяться на диване и плевать в потолок. Так ведь и будешь плевать до гробовой доски!

Разумеется, это касается не только живописцев, но любых деятелей науки и культуры. Что заставляло Рахманинова или Шостаковича сочинять? Что сегодня заставляет людей, достигших мировой славы, таких как Владимир Спиваков или Юрий Башмет, руководить оркестрами, мотаться по гастролям, возиться с молодёжью? Очевидно неудовлетворённость!

текст:
Илья Пляцковский
фото:
Антон Алексеев