Иван Добронравов: Я ПРОШЁЛ ЧЕРЕЗ ПЕРИОД, КОГДА ПРИНИМАЛ ТОЛЬКО СВОЮ ПРАВДУ И БОЛЬШЕ НИЧЬЮ

Сегодня за плечами актёра более семидесяти работ, среди которых роли в громких и обсуждаемых фильмах и сериалах, таких как «Неверные», «Стрим», «Нулевой пациент», «Комбинация» и «Лихие». Совсем недавно Иван попробовал себя в качестве режиссёра, сняв мини-сериал «Никто не знает про Маньпупунер» — историю про путешествие четырёх друзей на плато, где по легенде сбываются заветные желания.
Ваня, вы ни на минуту не опоздали. Вы в принципе такой обязательный и пунктуальный человек?
Стараюсь по возможности быть пунктуальным, но скажу честно, что до папы в этом отношении мне ещё далеко, так что нет предела совершенству (смеётся). У меня есть свои недостатки, особенно, когда дело касается утра. Я — человек вечерний, поэтому встаю очень тяжело, а смены зачастую начинаются в семь-восемь утра, и тогда подъём вообще в шесть. Но в форс-мажорных ситуациях я всегда заранее или уже в процессе сообщаю, что опаздываю. И когда меня предупреждают, не особо напрягаюсь, всё бывает.
А вы легко засыпаете? И отражается ли на работе, если это не удается долго заснуть?
Это моя извечная проблема. Я не могу заснуть рано, поэтому довольствуюсь недосыпом, и спасает лишь то, что я очень люблю свою работу. Как только начинается какой-то процесс, вся моя усталость уходит. Но это распространённое свойство любого человека, когда он чем-то увлечён. Я думаю, вы часто слышали от артистов, что если они болеют или плохо себя чувствуют перед спектаклем, то на сцене совершенно забывают об этом. Я читал статистические данные о том, что в Великую Отечественную войну вообще редко болели. Наш мозг не особо изучен. Видимо, он в определённые моменты начинает заниматься совсем другими вещами, ставя на «стоп» некие процессы. Но если в течение восьми-девяти часов находишься в очень маленьком пространстве, где стоит много световых приборов и абсолютно нет вентиляции, порой такое в кино бывает, то мозг просто отказывается работать. И в таких обстоятельствах совершенно неважно, выспался ты или нет (смеётся).
Вы впервые оказались на съёмочной площадке у руля. Почему решили снимать кино? Ведь у вас всё прекрасно развивается в актёрской профессии…
О, это многокомпонентная история. С одной стороны, всё получилось случайно, а с другой, мысль о режиссуре подспудно давно сидела. А почему она у меня появились, я даже не знаю. Но так как я человек любознательный, на съёмочных площадках всегда узнавал детали у осветителей, гримёров, костюмеров, у меня тёплые взаимоотношения со всеми цехами. В детстве я очень часто бывал в театре с папой, и пока он репетировал, я тоже подобные вещи изучал. Кроме того, порой на съёмках, сталкиваясь с чем-то, думал о том, как бы я снял это сам. Прямо перед пандемией у меня была пауза в работе, и чтобы не простаивать, я с двумя коллегами и друзьями — Димой Ендальцевым и Федей Малышевым — решил пойти поучиться. Точнее, я пошёл с ними за компанию. Мне всегда этого хотелось, но я один не отваживался. То есть, ряд обстоятельств, как это часто бывает в жизни, привёл к такому развитию событий. И вот я окончил Высшие режиссёрские курсы.
Теперь вы можете сравнить режиссёрский и актёрский труд. Где, на ваш взгляд, тяжелее?
Это просто разные вещи. Тут не ответить однозначно. Но, конечно, теперь я точно знаю, что кино тяжело снимать, режиссёр — это сложнейшая профессия. И я ощущал тяжесть каждый день, каждую минуту, каждую секунду. Но так как я очень полюбил материал, и у меня подобралась невероятно сплочённая съёмочная группа (мы одной семьёй прожили месяц в лесах под Пермью), всё можно было преодолеть. У нас случилось такое единение, что я испытывал нечто, граничащее со счастьем. Прошло уже полгода, а мы созваниваемся, списываемся, планируем что-то на будущее.
А в актёрской профессии вы не совершенствуетесь, изучая различные техники на тренингах, как многие ваши коллеги сегодня?
Нет, у меня такого не было. Я сам люблю поковыряться в чём-то, и это во многом делает мою работу увлекательной. Обожаю посидеть и поразбирать роль, найти точки опоры, ключики к каждому персонажу, секретики, которые на первый взгляд не видны. Это мой личный процесс, и я никогда не прибегал к разбору материала с кем-то извне. Я могу с папой и с Витей посоветоваться, потому что бывают вопросы, на которые у меня нет ответа, в частности, из-за отсутствия какого-то жизненного опыта. Но всё равно подготовка к роли — это, в основном, самостоятельная работа, как в школе, когда доклад, например, готовишь. Работаешь над ним сам, но в случае необходимости можешь подойти к учителю и что-то уточнить.
Вы захотели стать актёром ещё до того, как Витя поступил в «Щуку»?
Да, это просто было какое-то очевидное поступательное движение. С раннего возраста я понимал, что после школы надо идти в институт и, естественно, в театральный. Витино поступление тут не сыграло роли. Хотя, возможно, если бы он пошёл другим путём, но это тоже сослагательное наклонение, я бы не оказался в «Щуке». Другое дело, что потом в институте я оказался под грузом невероятной ответственности и от того, что Витя учился там, и от того, что папа у меня в профессии, и от того, что я пришёл уже достаточно известным, для кого-то даже состоявшимся артистом. Это мне страшно мешало, и, честно говоря, в первый год я не выдержал, меня же отчислили.
Как именно вам всё это мешало так, что довело до отчисления?
Например, я не мог просто выйти и сыграть какой-нибудь этюд, потому что у меня была установка, что это должен быть этюд, который потом будет вписан в историю золотыми буквами (смеётся). Поэтому, когда ко мне подходили сокурсники и говорили: «Давай вот этот этюд сделаем или вот этот», я отвечал: «Да нет, наверное, этот не очень, я сейчас посижу, подумаю и что-нибудь придумаю». Но так ничего, естественно, и не придумывал. И уже после отчисления и повторного поступления ко мне пришло понимание, что всё-таки учёба — это путь проб и ошибок, и глупо от себя ждать сразу всего «на пять с плюсом».
А снова поступать вы решили именно в «Щуку»?
Да, я хотел учиться именно там, к тому же в какой-то момент появилось желание реабилитироваться и восстановить статус-кво, доказав что-то самому себе и всем остальным.
Вы ушли из сериала «Кадетство», потому что не смогли совмещать съёмки с учёбой или не отпускали?
Да, я сам понял, что не смогу полноценно это совмещать. Но я снимался в «коротком метре» у Буслова в альманахе «Короткое замыкание», были ещё какие-то предложения, амбициозные и интересные, на которые я откликался. Но в основном я честно учился. Да и количество проектов, снимавшихся тогда, было несравнимо меньше, чем сейчас.
Ваня, а почему вас с Витей отдали в интернат?
Это были 90-е, сложное время, папа сутками в «Сатириконе» пропадал, мама периодически оставалась сверхурочно на работе. Но это только так звучит — «интернат», а у нас была блестящая школа с прекрасным педагогическим составом. Я в понедельник шёл в школу, а в субботу возвращался домой. Мне было весело там. Я с теплом вспоминаю те дни. И мой опыт учёбы в прекрасном интернате №16 не отучил меня любить дом. Кстати, мама какое-то время проработала в этой школе ещё до моего зачисления туда. И у неё были приятельские отношения с учителями. Так что возник очень удобный вариант, и решили, почему бы им не воспользоваться. Сейчас всё иначе, и я перед тем, как отдать дочку в школу, изучал кучу заведений.
А не было слёз и просьб забрать вас оттуда? Я знаю, что Даня Стеклов, который учился там же, очень просился домой и даже убегал…
Нет, так как Даня, я это не воспринимал. Хотя поначалу, наверное, что-то и мне давалось не так легко, потому что непривычно было жить не дома. Но у меня слёзы лились каждый раз, когда я на всё лето к бабушке уезжал. Ну и что? Первые два-три дня я плакал, а потом радостный шёл гулять. По-моему, для любого ребёнка, привязанного к любящим родителям, нормально испытывать дискомфорт, когда он не находится рядом с ними. Даже когда я в «Возвращении» снимался, и впервые был на съёмках один, без родных, то очень тосковал. В предыдущем проекте «Тайга» я весь съёмочный период я провёл с бабушкой. На «Возвращении» хвостиком к нам был привязан Володя Мишуков, он тогда работал фотографом и находился с нами постоянно, как и Гета Багдасарова, кастинг-директор и наш ассистент по актерам. Вообще, мы были окружены любовью и заботой. Плюс ко всему главную роль отца играл Костя Лавроненко, которого я знаю просто с пелёнок, потому что они с папой в «Сатириконе» играли. Но первые отрывы от семьи всё равно были грустными, болезненными. Хотя вот сейчас я иногда дочку на дачу отвожу, и она тоже в первый день всегда говорит: «Не уезжай, я не хочу», но это не значит, что она действительно не хочет. И нельзя же ребёнка постоянно держать при себе. Это даже непедагогично, потому что в конечном счёте в таком случае он без тебя вообще ни шагу ступить не сможет уже во взрослой жизни.
Почему у вас с Витей в юности были разногласия и ссоры?
Это вопрос субъективного характера. У нас действительно был долгий конфликтный период во время моего пубертата. И даже когда я школу окончил и поступил в институт, наши отношения непросто складывались. Мне казалось, что Витя меня не понимает, я удивлялся, почему мы так по-разному смотрим на что-то, ведь мы же братья. Потом я чуть подрос и какие-то свои ошибки прожил. В итоге пришёл к интересному умозаключению, что мы с ним — братья, но мы разные, и это прекрасно. А раньше я боролся с этой разностью, доказывал ему свою правоту: «Нет, это только так и никак иначе». А он мне в ответ возражал: «Нет, это не так, ты просто не понимаешь, поверь мне, я чуть старше, я знаю, что говорю». Были настоящие баталии. Но нас роднит то, что мы — сыновья одних родителей, которые нас учили, что в основе всего должна быть любовь. И сейчас самое важное в наших взаимоотношениях то, что мы очень хотим общаться. Недавно я заехал к нему, даже не помню зачем. Полагал, что на пять минут, а в итоге уехал в полшестого утра. Мы зацепились языками и проговорили всю ночь. Даже не заметили, как время пронеслось.
А с Аней вам так же всегда есть о чем говорить?
Мне кажется, вообще самое важное во взаимоотношениях супругов или двух любящих людей, чтобы им было интересно друг с другом. Чтобы всегда было что обсудить и даже о чем помолчать — это тоже очень важный аспект. Судя по всему, нам хорошо и интересно друг с другом. Поэтому мы вместе.
Вы с ней похожи или тоже скорее разные?
Опять же скажу, что где-то мы очень похожи, а где-то кардинально разные. Похожи, мне кажется, в чувстве юмора, прежде всего. Очень важно, чтобы любящим людям нравились шутки друг друга. Нам очень часто бывает весело. Но на какие-то вещи у нас с ней разные взгляды. Но, повторюсь, самое главное, чтобы двум людям хотелось быть вместе.
С момента рождения дочки вам приходилось идти на какие-то компромиссы в работе?
Пока бог миловал, я не оказывался в таком уж серьёзном положении. И ко всему ещё периодически родители помогают. Но если на кону будет стоять благополучие семьи против моих амбиций, не думаю, что амбиции перевесят. Просто есть ряд вещей, на которые меня даже семья не заставит пойти. Знаю, что наоборот они скажут: «Давай мы лучше подожмёмся, «ремешок подтянем», и всё будет хорошо». Но я не буду лукавить: зарабатывать много — это хорошо. При всём этом я не такой уж любитель излишеств. Хотя наверняка, если кто-то посмотрит на мою жизнь, то скажет: «А это что — не излишества?» Я не вправе, честно говоря, кого-либо учить, как жить, как зарабатывать, на что соглашаться ради денег. Я живу своей обособленной жизнью, понимая всеобщее многообразие. Я прошёл через период, когда принимал только свою правду и больше ничью. Но это были годы становления личности.
Вы часто играете отрицательные роли, где, на мой взгляд, практически не за что даже зацепиться, чтобы стать адвокатом героя или хотя бы понять его. Например, в «Начальнике разведки», как я ни старалась, местами веря в лучшее, всё равно приходила к выводу, что он – настоящая гнида.
Ну видите, значит я хорошо выполнил свою работу. Мне было интересно с этим персонажем поработать, разобраться в нём. Когда берёшь такого героя, хочется за точку отсчёта взять тот момент, где он ещё не встал на путь зла, и вообще понять логику, почему он так поступил и что его к этому привело. Я для себя ответил на все эти вопросы, а уж зритель — не знаю. Я всегда призываю всех искать нечистоту жанра и объём в персонаже, причём в любом. Если это комедия, надо обязательно найти серьёзные, драматические моменты. И наоборот. Например, в военном кино, в советских картинах часто можно было и посмеяться от души. Конечно, есть редкие примеры другой позиции, как в фильме «Иди и смотри», но это кино на то и направлено, чтобы зритель увидел и ужаснулся.
В каждом правиле есть исключения. А в принципе во всём, даже в «Семнадцати мгновениях весны», который я часто пересматриваю, очень люблю его, у того же Штирлица, несомненно, положительного героя, есть пограничные моменты в поступках. Хотя мы понимаем, насколько тяжела его работа, на что он иногда вынужден был идти. Например, вместо того, чтобы как-то сразу объясниться с пастором Шлагом, ему пришлось сначала его через тюрьму провести, и порой он его просто иезуитски выводил на не очень хорошие разговоры и подсылал к нему человека, который выуживал из него правду или неправду. Или, к примеру, как Штирлиц сначала отозвался о Плейшнере, узнав, что тот провалился. Первая его мысль была: «Вот ведь сволочь». А потом, приехав на место убийства, он понимает, насколько был неправ, и как он мог подумать о нём такое. И это как раз прекрасный пример двойственности всего происходящего. А те же «Любовь и голуби»? Это же гомерически смешная история, но с сильнейшими драматическими сценами — с голубями, или когда Василий говорит сыну: «Руби, давай, руби». И настроение у сына такое, что нет-нет — и зарубит. Это же абсолютная трагедия, там жизни могли порушиться на раз.
Мы все не идеальны. Можно считать кого-то самым неприятным, закрытым человеком, а потом застрять с ним в лифте, разговориться, и окажется, что это очень приятный человек, просто интроверт. И другое, к сожалению, бывает, но это тоже нормально. Но я вас уверяю, что если бы вы понаблюдали через какую-нибудь замочную скважину за теми людьми, которым не можете найти оправдание, то в какой-то момент сказали бы: «Боже мой, этот человек способен на ЭТО, на такие хорошие поступки!»
текст:
Марина Зельцер
фото:
Дмитрий Крапивин,
Александра Торгушникова