Михаил Тройник пришёл в актёрскую профессию не сразу. В Школу-студию МХАТ он поступил, уйдя с четвёртого курса МГТУ имени Баумана. Словом, он физик и лирик в одном лице. Возможно, поэтому в нём органично уживаются сдержанность и эмоциональность, закрытость и искренность, склонность к анализу и азарт. И роли ему достаются прямо противоположные — от простаков до интеллектуалов. И везде он не просто убедителен, а доходит до глубин и бывает столь неожиданным, что удивляет и восхищает даже партнёров по проектам. 20 апреля в онлайн-кинотеатре KION начинается показ сериала «Солдатская мать» о трагедии и силе духа матери-героини, потерявшей на войне девять сыновей из десяти. Михаил сыграл в нём одну из главных ролей.

Миша, как ты себя чувствовал, готовясь и снимаясь в таком материале, ведь это по-человечески очень тяжёлая, страшная история? А ты обычно глубоко погружаешься в работу…

Да, это очень сильная и пронзительная история, даже не веришь, что такое могло быть. Взяться за такой материал — большая ответственность, в том числе, потому что о войне уже так много сказано в кино. Я волновался, тем более что впервые снимался в фильме на эту тему. И меня очень заинтересовала роль. Мой Иван — один из сыновей — упёртый коммунист, твёрдый человек, но с ахиллесовой пятой — несложившейся личной жизнью. То есть, он очень сильный, но при этом хрупкий, да ещё всё происходит в условиях войны. Я сначала относился к нему с неким негативом, а потом полюбил, потому что понял, что он не подлый, а просто жёсткий и честный человек.

Мне кажется, у тебя сейчас очень благодатный период: ты играешь много интересных ролей и в кино, и в театре, снял «короткий метр». Но человек при этом может быть сам внутренне не удовлетворён.

Действительно, всё вроде бы хорошо, расширяется творческое пространство, появляются новые возможности, и, тем не менее, иногда посещают вопросы: почему это не случилось раньше, почему я не додумался до чего-то тогда-то, не проявил инициативу. При этом я, конечно, испытываю благодарность за всё, что пришло ко мне, и чувствую радость от происходящего. То, что я сейчас не служу ни в одном театре, как было с «Гоголь-центром», а играю спектакли в нескольких — необычная ситуация для меня и очень интересная. Раньше была более размеренная жизнь, а сейчас всё очень быстро меняется. Пытаюсь внутри всё расставить по полочкам, наблюдаю некий сумбур, но это приятный процесс.

Что значит «не додумался раньше»? Ведь актёрская профессия зависимая, или ты считаешь, что собственные шаги, инициатива могут в чём-то помочь?

Да, иногда и инициатива играет роль, но речь о том, что зачастую ты можешь сделать больше, но сам себя ограничиваешь какими-то страхами, что не справишься, не вытянешь, не выдержишь. А надо просто брать и делать. Нет никакой волшебной таблетки.

Но важно же, позовут или не позовут на пробы, на кастинг…

Ну, не позовут, значит в спортзал ходи, на курсы какие-нибудь запишись, изучи историю кинематографа или иностранный язык. В любом случае, если тебе что-то интересно, займись этим, потом времени может не быть.

И ты пошёл в Московскую школу нового кино…

Да. Я это сделал в разгар пандемии, когда после карантина всё медленно восстанавливалось. Мне посоветовали, и, признаюсь, что поначалу я не очень понимал, зачем мне туда идти и тратить столько времени и сил на обучение. А сейчас рад, что это произошло.

Ты получил диплом?

Я снял «короткий метр», думаю его представить как дипломную работу. А пока посещаю лекции, езжу на интенсивы. При этом у меня ощущение, что школу я окончил, но как будто не полный курс, а получил бакалавра (смеётся).

Ты и фильм монтировал сам?

Я сидел рядом с приятелем, который делал это технически, а я говорил, как монтировать. Я же полностью отвечаю за работу. И фильм уже был на фестивале в Ханты-Мансийске.

Важное и очень приятное событие. А почему ты тянешь с тем, чтобы сдать его как диплом?

Я тянул с этим, потому что пропадал в театре имени Моссовета, репетировал с Аллой Михайловной Сигаловой спектакль «Щастье» по произведениям Маяковского, в основном, по «Клопу», где играю Присыпкина. Это музыкально-драматическая постановка по сценарию Владимира Дашкевича и Юлия Кима. Работа очень интересная, но тяжёлая, ведь ко всему приходится ещё и петь.

Алла была твоим педагогом в Школе-студии МХАТ, и ты не первый раз с ней работаешь. Знаю, что у вас особые человеческие отношения. А как они отражаются на репетициях, чувствуешь ли ты разницу в возрасте?

Рядом с Аллой Михайловной я нахожусь в таком интенсивном процессе, что мне важно хотя бы справляться с базовыми задачами (смеётся), и нет сил и времени больше ни на что. И я действительно никогда не ощущал разницу в возрасте, не думал об этом. Но если задуматься, то невозможно не удивляться тому, в какой невероятной форме она находится.

Знаю, что ты играешь и репетируешь с совсем молодыми актёрами. Вы общаетесь на равных?

Да, вокруг меня огромное количество молодых ребят. Я чувствую себя рядом не мастодонтом, конечно, но их старшим двоюродным братом (смеётся). Мне интересно наблюдать за ними, хотя я могу очень уставать от того, что они не всё понимают с первого раза, даже какие-то простые вещи. Но в целом в работе с ними больше позитивного опыта, они какие-то честные и ещё не запятнаны опытом, у них меньше некоего нароста.  А я делюсь с ними своим опытом, что тоже ново для меня. Раньше я только брал, брал и брал, а сейчас уже могу отдавать, и это для меня очень круто.

Ты играешь и с мэтрами…

Да! В «Последнем лете» — с Вениамином Борисовичем Смеховым. Мы с ним уже играли в «Гоголь-центре» в спектакле «Пастернак. Сестра моя — жизнь». Сейчас на сцене с ним я расслабляюсь, мне становится спокойно, потому что я знаю, что точно всё будет хорошо. Кстати, его супруга преподавала нам в Школе-студии МХАТ историю кино. Так что с семьёй Вениамина Борисовича я очень давно знаком. И, как мне кажется, я чувствую его поколение. В последнее время я стал особенно ценить встречи с такими людьми. На съёмках фильма «Я знаю, кто тебя убил» мне повезло работать с Евгенией Павловной Симоновой. Она рассказывала про театр Маяковского, про Гончарова. А когда я услышал: «Мой друг Толя Солоницын», то прямо рот открыл и так и стоял. Общаться с этим поколением и слушать их рассказы — огромное счастье. Бывает, бежишь куда-то, суетишься, а тут Вениамин Борисович говорит о Таганке, и ты застываешь, забывая обо всём. А как я ценю те редкие минуты, когда мы видимся с моим мастером Константином Аркадьевичем Райкиным! Как он ведёт разговор, как шутит… О чём бы он ни говорил, даже о каких-то бытовых вещах, слушать его неимоверно интересно. И для меня много значит, что при всей своей загруженности, он может вдруг просто прийти на спектакль, где я играю. Он был на «Последнем лете».

Тебе хочется признания мастера и не только?

Признание мастера — это признание другого рода, и его слова всегда очень важны. Но и признания вообще я тоже хочу. Это важно, и в этом есть энергия. Но у меня не было такой роли, с которой я ощутил бы стопроцентное признание. Поэтому я изменил своё отношение к этому, как и к популярности. Просто перестал этого ждать…

Но и популярность, зрительская любовь тебе тоже нужна?

Конечно, как каждому актёру, но опять же у меня не было такой роли, чтобы я проснулся… Мысли о глобальной популярности были у меня на начальных этапах в профессии. Сейчас мышление изменилось. Я думаю о том, как выпустить спектакль и как мне учиться в Московской школе кино, дальше снимать или не снимать. Хотя ещё сколько-то лет назад я думал: «Вот выйдет «Иванько», и свалится на меня»… Да, сериал любим многими, и меня узнают, что приятно, но ничего экстраординарного не произошло, бешеной популярности я не чувствую. А ещё я начал понимать, что популярность во многом зависит не только от ролей, но и от конкретных усилий, связанных с этим. У меня было большое число проектов, которые по какой-то причине не были досняты или не случились. Или после выхода реакция на фильм была совершенно не той, которую я ожидал. Так что я больше не делаю ставку на это.

Только что на большой экран вышел тонкий, трогательный и безумно смешной фильм «В баню», где ты невероятно сыграл главную роль. И ведь ты очень хотел, чтобы картину поняли и оценили. Я это почувствовала, когда сразу после просмотра позвонила тебе и говорила о своих впечатлениях.

Да, это правда, мне были важны и приятны ваши слова, Марина, и я действительно ждал реакцию на фильм. И честно скажу, громкую. Но когда посмотрел картину, понял, что мое представление о ней сильно отличалось от того, что я увидел. Мне казалось, что мы снимали просто комедию, а получилось кино, на которое надо эмоционально затрачиваться, сопереживать героям, кино, над которым надо думать. И я не понял, какой отклик оно вызовет у людей. Может быть, им будет неприятно смотреть на себя таких.

На каких «таких»? Твой герой — замечательный недотёпа, неудачник, но хороший, честный, добрый человек, сильный и в то же время ранимый, принимающий одно за другим сложные решения не ради себя самого…

Да, всё так, но где-то он может выглядеть нечестным, малодушным, даже меркантильным, что как-то способно пристыдить зрителя. Как определить: мой Иван пришибленный или мудро-духовный, смиренный человек? Такое кино, как «В баню», очень нужно сегодня. И я рад, что снялся в нём. Читаю комментарии, а там полярные мнения: пишут и что это очень скучное кино и что очень веселое, крутое. Как говорил Мейерхольд: «Если ваш спектакль одни восхваляют, а другие бранят, если вы сумели расколоть зал пополам, то это наверняка хороший спектакль». Для меня это, пожалуй, идеальная реакция. Хотел бы я, чтобы наш фильм посмотрело много людей? Да, безусловно. И в нём всё для этого есть.

Наверное, чисто физически было тяжело сниматься?

Да, это было очень тяжёлое испытание. Полезай в бочку, вот и всё (смеётся). Мы три недели снимали чемпионаты по банному спорту и подготовку к ним. Три смены подряд в Петербурге сидели на улице в минус два в бочках с горячей водой, когда шёл дождик или мелкий снежок. А ещё тяжелее давались ночные смены. Я протестировал все виды бань, шутил, что я — русский Аквамен, русский Джейсон Момоа.

После многих сцен ты был бордового цвета. Он был натуральным?

Нет, это краска, и ужасно вонючая, да ещё и не отмывалась. Я приходил в отель, и у меня вся постель была розовой, сколько бы я ни тёр себя мочалкой. И ещё несколько недель она на мне держалась, под коленями, например. Когда перед дублем я слышал фразу: «Михаил, поправочки сделаем», у меня просто тик начинался. Это значило, что тебя снова будут поливать водой из шланга. Финальную сцену в русской бане снимали ночью в минус пятнадцать, а баня была бутафорская. Её грели тепловой пушкой перед каждым дублем. Но пока откроют дверь, хлопушка, поправка света, тебя мажут глицерином, и сам дубль шёл четыре-пять минут… В результате там становилось дико холодно, и тебя ещё хлестали холодными вениками, а ты играл ужасную жару.

А ты изначально понимал, что придётся многое делать в реальности, и будет несладко?

Ну, конечно, понимал, но так психика, наверное, устроена, что всегда говоришь себе: «Ну ладно, что-нибудь придумаем, всё нормально будет». Да и потом даже думал: «Вот эти две смены жёсткие, а дальше легче пойдёт».

Часто ли к тебе обращаются за помощью, в частности, моральной, и предлагаешь ли её сам?

Я помню, что когда пришел в Школу-студию МХАТ из Бауманки, то был наивным, чистым альтруистом (улыбается). И сейчас я иногда лезу туда, куда не надо, а потом огребаю за свое «спасательство». Вообще я про это много думаю. Чтобы быть хорошим актёром, ты должен очень сильно открываться, но тогда тебя съедят, и ты никуда не дойдёшь. А если ты забываешь о себе, то становишься неуспешным и никому не нужным. Но как только в тебе включается противоположная сторона, ты уже не видишь другого человека, перестаёшь сопереживать, что тоже невозможно для актёра. Для меня в последнее время это очень серьезная дилемма. Надо найти баланс. Но я думаю, что у меня есть дар ребячества, детская непосредственность, я могу открываться и доверять людям. Без этого, наверное, я не был бы актёром.

А ты никогда не пользовался услугами психологов или психотерапевтов?

Какие-то попытки были.

В связи с чем, если не секрет?

Ну, типа, тридцать семь лет, пора уже (смеётся).

Я часто слышу от твоих коллег, что они посещают этих специалистов, кто-то с ними свои проблемы разбирает, а кто-то — персонажей.

Я в такой профессии нахожусь, где психическое здоровье — не основной конёк (смеётся). Но я скорее в Московской школе нового кино занимаюсь своим психологическим здоровьем, учась формулировать мысли и чувства, в том числе, свои. Это для меня и есть психоанализ. Почему я заговорил про это? Потому что недавно вышел фильм «День недели любой» Алёны Званцовой, где я снимался. И когда мы представляли нашу работу, она сказала, что для неё главная тема картины — как отличить настоящую любовь от созависимости, ведь между ними тонкая грань.

Миша, вы продолжаете с Юлей Пересильд, несмотря на расставание, играть в спектакле «Последнее лето» в Театре Наций. Это не тяжело?

Так бывает в жизни, а спектакль мы оба очень любим. И на глубинном уровне одинаково понимаем про что написана эта пьеса. У нас нет актёрской борьбы и конкуренции на сцене. И я могу положиться на Юлю как на партнёра и больше позволить себе: нырнуть на глубину, дать больше эмоций.

Не всегда бывает удачный день на съёмках, и спектакль может не так пройти. Как чувствуешь себя тогда, и заметно ли это окружающим?

У меня всё на лице написано. Если всё идет хорошо, я очень радостный, если плохо, то у меня ощущение, что всё катится в пропасть, и это тоже видно.

Как же ты тогда переживал не самые лучшие творческие периоды?

Я уже знаю по опыту, что как бы я не перебивал свое состояние и настроение, всё равно не поможет. Просто нужно признать тот факт, что это просто такая полоса, но она пройдёт. Ничего другого я пока не придумал.

Как ты считаешь, Бауманка и прокачанные там мозги тебе как актёру что-то дали?

Не знаю (смеётся). Что-то это дало, а что-то, возможно, отбирает.

Тебе было легко там учиться?

Какие-то предметы мне нравились и даже очень, а что-то давалось тяжело. Например, черчение я терпеть не мог, потому что это требует усидчивости. Сказать, что я парил, не могу, но и что так уж сильно напрягался, тоже. В целом, у меня получалось.

А в Школе-студии МХАТ ты уже парил, чувствовал кайф от того, что это твоё?

Этот кайф пришёл совсем не сразу (хохочет).

Но ты не жалеешь, что учился в Бауманке, не считаешь те четыре года потерянными?

Я не жалею о том времени, но не знаю, пошёл бы туда снова или нет. Может быть, я захотел бы окончить институт, ведь я отучился четыре года, оставалось ещё два, и у меня было бы чувство завершённости. С возрастом я стал понимать, что это важная штука. Для чего мне это нужно было, я пока ещё не до конца понял, но уверен, что когда-нибудь то, что я прошёл там, мне что-то важное даст. Может быть, если бы я получил диплом, ответ на этот вопрос у меня был бы уже сейчас (улыбается).

текст:
Марина Зельцер
фото:
Ирина Заргано