Павел Попов сыграл на своей родной вахтанговской сцене знаковых героев русской и зарубежной классической литературы и драматургии. И вершина, конечно же, — Пьер Безухов в легендарном спектакле Римаса Туминаса «Война и мир». В кино же актёру, в основном, предлагают роли не самых положительных персонажей, как в громких проектах «Золотое дно», «Жить жизнь», или совсем уж отрицательного — бомбиста в сериале «Столыпин».

Но летом в онлайн-кинотеатрах Start и Okko выходил сериал «Высокий сезон», где он наконец-то сыграл хорошего парня. А в театре имени Вахтангова только что выпустили спектакль «Солнце Ландау», где он прикоснулся к счастливой и трагической судьбе гениального физика Льва Ландау. Ради этого сложнейшего и безумно притягательного героя с невероятным чувством юмора Павел похудел на десять килограммов и даже увлёкся физикой.

Паша, в прошлом году ты говорил, что очень хотел бы сыграть учёного. Осуществляются желания. А почему ты так этого хотел?

Мне вообще нравится атмосфера интеллигентности и большого ума. А физики — это не просто огромный интеллект, они все разносторонне образованные люди, разбираются и в искусстве, и в литературе. В период подготовки к спектаклю мы ездили в Сколково, общались с молодыми учёными, и я услышал удивительную вещь — ключ к новым открытиям лежит не в том, чем они занимаются каждый день, а немножко в другой плоскости. Готовясь к «Ландау», я посмотрел много фильмов про физиков, слушал интервью и читал большое количество книг и разных материалов. И меня поразила мысль, заложенная в «Интерстелларе»: они любовь возводят в физическую величину, которую нельзя не учитывать при выстраивании маршрута, потому что она является необходимым пунктом для принятия решения.

Ландау был очень влюбчив, к семейным ценностям и к серьёзному чувству относился довольно скептически.

Да, он говорил, что брак должен быть свободным, что он и жене всё разрешает, и себе самому, и что по-другому он жить просто не сможет. Это Ландау называл вольным союзом и считал своим изобретением. Но у него такая позиция выработалась, я думаю, из-за глубокого комплекса. Так как его очень долго не воспринимали женщины, он лишился девственности лишь в двадцать семь лет. А когда к нему пришла мировая известность, и он стал звездой в своем институте, то, наконец, получил внимание противоположного пола, от которого, естественно, отказаться не мог. Хотя любил он только одну женщину, свою жену Кору. Кстати, он её называл только Корочкой или Корушей и говорил ей, что у него никого не было ближе неё.

Да, и он не ошибся в своём выборе. Ведь именно благодаря ей он смог выжить после страшнейшей аварии.

Да, она приложила нечеловеческие усилия, совершала просто чудеса в том, как выхаживала его, спала по два часа и даже ночевала под его дверью в больнице, боялась, что он покончит с собой. Он просил её помочь в этом, потому что испытывал сильнейшие боли и не мог заниматься физикой, что его сильно мучило.

Ты в отличие от Ландау однолюб…

Наверное, природа у меня такая. Хотя мне кажется, что практически любой мужчина в своей жизни любит одну женщину, даже если у него были многочисленные отношения. Всегда, я думаю, есть единственная и неповторимая. Но нужно её найти. Мне очень повезло, что я встретил Лену (жена, актриса Елена Полянская — прим. авт.), и что наша любовь взаимна.

Для тебя любовь — такая же физическая величина, которая влияет на твои успехи?

Конечно! И наличие Лены в моей жизни, и то, как она относится к тому, что я делаю. Вера женщины заставляет мужчин горы сворачивать.

Мне кажется, в последние годы у тебя карьера резко пошла в гору, особенно с ожиданием и рождением сына…

Моя карьера развивалась очень постепенно, даже медленно, не было резкого взлёта. А появление сына в принципе кардинально изменило нашу с Леной жизнь. И у меня как будто открылись резервы, потому что всё приобрело больший смысл.

А как играть гения? Или вы в спектакле рассказываете, прежде всего, о человеке? Но как отделить одно от другого? В фильме «Храни меня, мой талисман» один из героев, споря о Пушкине, повторял его же слова: «Он мал, как мы! Он мерзок, как мы! Врёте, подлецы: он мал и мерзок — но не так, как вы — иначе!»

Всё так. А как играть гения я не знаю. Но мы рассказываем про особенного человека. И, может быть, просто те события его жизни, которые мы выбрали для постановки, будут говорить о том, что это неординарная личность. Но суть даже не в том, что Ландау — гений, лауреат Нобелевской премии, а в том, что он оставил после себя серьёзное теоретическое наследие, по которому все физики в мире учатся. Это огромный вклад в сокровищницу человечества! Вообще его жизнь — жертва, а не бессмысленность.

Понятно, что великие учёные или композиторы — особенные люди. А в какой мере, на твой взгляд, это может относиться к актёрам и режиссёрам?

Как-то Римас Владимирович рассказывал про Ульянова. Когда Туминас только пришёл на пост художественного руководителя, Михаил Александрович ему как-то сказал: «Ну вот я столько героев сыграл на сцене и на экране. Вот как ты думаешь, Римас, кто герой сегодняшнего дня, кто этот человек?» Туминас растерялся и ответил, что не знает, даже не смог привести пример. И Ульянов промолвил: «Да-да-да, вот и я не знаю», и ушёл. А спустя время Римас, вспоминая вот эту уходящую фигуру, сказал: «Да вот же, он сидел рядом со мной этот герой, потому что на его долю выпало очень сложное время — он руководил театром в годы перестройки, и им двигало исключительно желание собрать и сделать что-то для людей». Мне кажется, в этом и есть особенность людей. И Римас Владимирович для меня такой же.

Его как-то спросили, ради чего он всё делает? И он ответил: «Ради славы». И все так удивились, как это ради славы? А он сказал, что в это понятие вкладывает своё значение, которое идёт от выражения «во славу», то есть, речь о чём-то большом и значимом, о том, что ты оставишь, когда уйдёшь. Таким был, я считаю, Олег Павлович Табаков, который столько всего оставил после себя. И в нашем театре была плеяда артистов, на которых эпоха строилась и держалась: Юрий Яковлев, Юлия Борисова, Василий Лановой… Помню, как в спектакле «Пристань» Яковлев просто брал расческу, проводил ею по волосам, разворачивался, улыбался и уходил. И было в этом что-то большее, чем просто поворот актёра, ощущалась какая-то судьба и уходящая эпоха. Меня это очень трогало и трогает. Олег Николаевич Ефремов, общающийся с артистами, когда я смотрю оставшиеся с ним видео, вызывает у меня удивительные эмоции, потому что я вижу очень вдумчивого человека, философски относящегося к жизни и умеющего потрясающе слушать. Не могу не упомянуть Людмилу Васильевну Максакову, с которой мне посчастливилось работать. Она — большая актриса и невероятная женщина, острая на язык и очень жизнерадостная. Я никогда не забуду, как на вопрос одного из её студентов (у него не получался отрывок): «Ну, вот как мне сыграть, как? Я не понимаю», она ответила: «Мальчик мой, как играть написано на дверях нашего института — «От себя».

А у тебя были подобные проблемы во время учёбы в «Щуке» или в первые годы работы? Может быть, и комплексы какие-то имелись в детстве, в юности?

Да, у меня были комплексы и в детстве, и в юности. В связи с тем, что мама работала во дворце детского творчества, ей бесплатно давали путёвки в лагеря, куда меня отправляли каждое лето с первого класса. Я жил там без родителей около месяца. И мне было непросто найти с ребятами общий язык. Я переживал, не понимал, почему так происходит. И однажды, лет в двенадцать-тринадцать, мне попалась книжка Карнеги «Как завоевывать друзей», где были очень простые мысли о том, что все люди хотят внимания и понимания, и что-то во мне, видимо, перестроилось. После этого я начал замечательно проводить время в лагерях: просто обрастал друзьями, даже девчонки появились. То есть, всё совершенно изменилось, и я уже хотел ехать туда, понимал, что без родителей классно. После школы я приехал поступать во ВГИК к Александру Михайлову. «Любовь и голуби» смотрели же все. Я думал: «Михайлов, боже мой!» и просто мечтал учиться у него. Начал читать программу. И он меня буквально на первых строчках жестко остановил, сказал что-то типа: «О‑о-о, мальчик, чего ты кричишь? Не-не-не, так не пойдёт, садись, садись». Я понял, что хоть я и готовился, и занимался в любительском театре, всё тщетно, бессмысленно, что я действительно ни на что не годен. Это был первый ВУЗ, куда я пришёл поступать. Но потом я посмотрел на это иначе. Выучил монолог из фильма Михалкова «12», и дальше уже как-то более-менее пошло.

Хорошо, что вера в себя не исчезла.

Я понял, что через это нужно пройти. Вообще неудача — часть нашей профессии, но не все это понимают. Мы репетируем, и многое удаётся не сразу. Не надо этого бояться. Но, конечно, когда неудача следует за неудачей, и тебя не утверждают никуда, это очень сложно проходить. Число проб, в которых я не подходил на роль, несопоставимо с количеством моих фильмов. И это нужно спокойно принимать. Главное — уметь быстро отходить от поражений, не терять энтузиазма и знать, чего ты хочешь. Это отличает победителей от остальных. Я слушал интервью одного нашего хоккеиста, играющего в НХЛ. Он рассказывал, что у них в команде есть нападающие, которые месяц могут ничего не забивать. И они вообще не расстраиваются, спокойно тренируются, зная, что настанет время, когда всё пойдёт. А мы часто говорим себе: «Да что ж это? Значит, это я такой плохой?» И начинаются нелюбовь к себе и раздражение, а надо просто этот период переждать.

Ты уже научился воспринимать неудачи, как те нападающие?

Я понимаю, что не всё от нас зависит. Есть высшие силы, которые соблаговолят или не соблаговолят помочь тебе. Когда Римас Владимирович заболел, он выработал свою философию: говорил, что не борется с болезнью, но и не сдаётся. И все спрашивали: «В смысле?! Вы же лечитесь». Мне такая позиция близка: не надо сдаваться, но и бороться не надо, потому что не получится победить судьбу.

А если бы ты не поступил в институт в первый год, во второй? Евдокия Германова поступала семь лет, а ведь можно было сказать: «Не судьба». Как понять — твоё это или не твоё, стучать в закрытую дверь или нет? Но если бы мы куда-то не толкались, то так и остались бы на пороге.

С одной стороны, да. Но, например, Лена со второго раза стала студенткой, а спустя два года ушла из ГИТИСа и поступила в Щукинский институт, о чём и мечтала изначально. Мы учились на одном курсе, и вот у нас семья, ребёнок. А если бы она сразу поступила в «Щуку», мы бы не пересеклись.

Но вернёмся к Ландау. Ты с таким азартом рассказывал мне о сверхтекучести жидкого гелия и не только, что, может быть, и к физике у тебя способности есть? Ты же учился в физико-математическом классе.

Никакой склонности к точным наукам у меня нет. Просто у нас в школе после девятого класса в физико-математический класс шли все, кто хорошо учился. Но я сразу стал заниматься в любительском театре. А в одиннадцатом классе поступил в филиал Ярославского театрального института, который существовал на базе нашего драмтеатра. И уже совсем перестал учиться, то есть иногда даже в школу не приходил, потому что у меня были занятия в театре.

Я знаю, что тебе нравится, когда роль достаётся трудно. Например, Хабенского или Миронова обычно утверждают без проб. Ты не хотел бы так?

Конечно, они заслужили это, заработали, я всё понимаю. Но пока то, что я получаю с трудом, ценю больше, чем то, что достаётся легко. И чем труднее, тем оно ценнее. Мне почему-то кажется, что мы все так устроены. Вот мои съёмки в сериале «Высокий сезон» во Вьетнаме были одними из самых сложных для меня: другая страна, неизвестный язык и дикая природа. Было много всяких приключений, и вишенкой на торте стало то, что меня укусила дикая обезьяна. Я очень испугался, потому что они переносчики заразы, хотя местные к этому очень легко и беззаботно относятся, говорят, что ничего делать не надо. И целая история была найти необходимую прививку. Мне сделали пять штук от бешенства и одну от столбняка. Вернулся в Москву, нужна была ещё прививка, а в России нет таких вакцин. Пришлось одну пропустить. И я долгое время очень волновался. Но это один из проектов, который в моей жизни останется на долгую память, как одно из основных событий в карьере. Эта работа для меня ценна ещё тем, что Стас во мне увидел не отрицательного персонажа, как остальные, а простого парня.

Когда Вьетнам нарисовался, ты вообще не думал о том, что эта экспедиция может быть опасной: куча всякой заразы, дикие животные… Стоило ли оно того?

Точно стоило. Я люблю такие вызовы, и я очень хотел получить эту роль, когда прочитал сценарий. На неё пробовалось много народа, в том числе, моих знакомых, друзей. Я понимал, что конкуренция сильная, и что только волею случая я получу роль. И для меня утверждение было очень важным моментом.

Ты посылаешь свои желания в космос?

Я стараюсь формулировать их наедине с собой. Как и вообще честно отвечать себе на вопросы, чего мне хочется, и чего я хочу сейчас. И как-то всегда приходит то, что мне нужно. У меня недавно был большой период без съёмок. Я переживал, а потом понял, что это я выдохнул перед «Ландау». И вот сейчас я снимаюсь во втором сезоне «Золотого дна» и ещё в одном проекте.

Ты говорил, что не можешь заниматься несколькими проектами одновременно.

Я заблуждался, оказалось, что могу (улыбается). Не знаю, что из этого выйдет, но сейчас я получаю удовольствие от всего.

Это чувствуется и с экрана. Сегодня у тебя есть и любовь зрителей, и признание в своих кругах. Тебя это всё радует?

Конечно, это приятно, не буду лукавить. Нужно только нести своими работами что-то весомое людям. Ведь, как известно, «Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех». Но публичная профессия предполагает публичность во всех смыслах. Правда, недавно я пришёл к мысли, что, чем больше ты популярен, тем больше одинок. Несмотря на то, что тебя постоянно окружает огромное количество людей, ты просто делишь работу с ними, они, за редким исключением, не друзья и даже не близкие приятели. Есть такое понятие «публичное одиночество», о котором нам говорят ещё на первом курсе института — находясь на сцене, ты понимаешь, что на тебя смотрят, но не должен обращать на это внимание.

А сейчас «публичное одиночество» приобретает для меня какой-то иной философский смысл. Если же говорить о признании, то я три раза получал премию «Московского комсомольца» за спектакли «Гроза», «Пер Гюнт», «Война и мир» и был в лонг-листах «Ники» за сериалы «13 клиническая» и «Золотое дно», но в итоге до финальных номинаций не дошёл. Наверное, по большому счёту всё это неважно, но, скажу честно, мне этого очень хочется (улыбается).

текст:
Марина Зельцер
фото:
Ника Бунина,
Яна Овчинникова