Родион Газманов сегодня занимается тем, с чего начал в раннем детстве: поёт, а ещё, как и отец, пишет песни и стихи. И так же, как и он, шёл к музыке и сцене извилистым путём, хотя, казалось бы, уж его-то туда вела прямая дорожка, даже устланная ковром. Но он сумел добиться многого как бизнесмен и, обеспечив своим трудом себе тыл, вернулся к любимому делу, которое никогда полностью и не оставлял, но отодвигал в сторону, пока не понял, что без музыки просто не сможет быть счастливым.

Осенью прошлого года у Родиона вышла первая книга стихов «Время взрослеющих истин», что, по его словам, стало грандиозным событием в его жизни. Мы поговорили с Родионом о телевизионных проектах, о выборе пути, о роли дружбы в его жизни, о доверии и предательстве, а также об отношениях с родителями и, конечно, о музыке, песнях и стихах.

Родион, поздравляю тебя с ярким участием в программе «Аватар» на канале НТВ. Испытывал ли ты азарт от процесса, ведь ты не первый раз участвуешь в подобных проектах?

Спасибо! Проекты, в которых нужно уходить от себя, именно этим и интересны: ты экспериментируешь, находишь новые краски и в каждой программе влезаешь в иной образ. Безусловно, у тебя появляется азарт, который еще усиливается от того — узнают тебя или не узнают сегодня.

Какие ощущения вызывает это «узнавание» и «неузнавание»?

С одной стороны, то, что тебя идентифицируют, — приятно, значит, твой голос знают. С другой, конечно же, хочется подольше продержаться в проекте, который нравится. Но с каждым выпуском участие давалось мне всё труднее, потому что как раз в этот период у меня было очень много концертов и приходилось лавировать в графике, устраивать дополнительные переезды. Так что продолжение проекта для меня было палкой о двух концах. Но я продержался до предпоследней программы, только в финал не прошёл. В общем, мои желания и ожидания от проекта оправдались на сто процентов.

В твоем окружении никто не знал о твоём участии?

Нет, я вообще никому об этом не говорил, потому что, на мой взгляд, это было бы неспортивно. Но многие меня начали угадывать с первого выпуска. Например, когда я был у мамы, она случайно включила НТВ, шёл «Аватар», и она как раз попала на Соловья-разбойника. Она посмотрела на него, потом внимательно на меня и сказала: «Это ж ты!». Я спросил: «Почему ты так решила?». Она ответила, что узнала меня по движениям, по походке. Я попытался убедить её, что она ошибается, но она твёрдо стояла на своём, ведь материнское сердце не обманешь.

А папа не узнал или он не видел?

Он не смотрит такие проекты, у него нет на это времени.

Я думаю, тебе приятно было услышать мнение жюри о тебе, в особенности слова Сергея Лазарева — первоклассного профессионала и очень искреннего человека. Ведь он сказал, что всем советует поближе познакомиться с творчеством певца Родиона Газманова. Это дорогого стоит.

Не скрою, мне было безумно приятно и лестно услышать то, что он говорил обо мне. Я очень уважаю Сергея Лазарева, причём, не только как музыканта. Он необычный человек, особенно для нашего шоу-бизнеса: умнейший, всесторонне образованный, невероятно увлечённый тем, что делает, и к тому же с обострённым чувством справедливости. Я часто видел, как он сражался за участников программы «Ну-ка, все вместе!», когда полагал, что им несправедливо занижали оценку и не давали шанса показать, на что они способны.

После того, как тебя раскрыли, что говорили близкие, друзья?

Друзья написали, что им очень понравилось моё участие, и мама то же самое говорила.

А с папой ты этим так и не поделился?

Нет, он занят, а хвастаться я в принципе не привык.

А папа с тобой тоже никогда не делился радостью от какого-то успеха, от чьих-то слов?

У нас в семье не принято хвалиться. Я вижу из соцсетей, что у него происходит и что пишут о его успехах, и поздравляю его с этим. Так же и он, когда видит, что я выложил в соцсетях фрагменты крутого концерта, говорит, что это здорово, что я очень хорошо работаю.

Бывали случаи, когда мнения о тебе оказывались совершенно неожиданными или удивительными по содержанию, выражению эмоций?

Какими-то историями — и курьёзными, и серьёзными мы, безусловно, делимся. Мы же нормальные люди, мы пересекаемся, встречаемся, общаемся, едим мясо и пьём вино. Со мной вышел случай во время одной поездки в зону СВО. На границе мы разговорились с парнем, вооружённым автоматом. Я спросил, чем он занимается. «Я штурмовик», — ответил он. «А что это такое?» — продолжил я, и он объяснил: «Когда откуда-то начинают по нам стрелять, я туда бегу первым». А ему года двадцать три, и это тот возраст, который я называю «нежным» в мои сорок два. И я не мог не задать вопрос, не страшно ли ему? На что он ответил: «Сначала страшно, конечно, но пара шагов, работа пошла, и ты понимаешь, что делать». Мы замолчали, и вдруг он говорит: «Ну, вот ты же артист, а я всегда хотел спросить, а на сцену выходить не страшно?» И я ему тоже сказал: «Ну как, вначале страшно, а потом делаешь шаг, начинаешь работать и понимаешь, что делать». И он мне: «Знаешь, а я бы на сцену не смог выйти». А я стою и думаю, что это я слышу от человека, который бежит под пули! Ведь если я выйду на сцену и что-то пойдёт не так, то ничего страшного не случится. Ну, люди обо мне будут плохо думать, ну, гонорар не заплатят, а если у него что-то не так пойдёт, то его привезут домой, а не он сам вернётся.

Родя, я не помню, чтобы ты принимал участие в проектах, не связанных с музыкой. Они тебе неинтересны или ты не хочешь рисковать, ведь большинство из них связано с какими-то физическими, спортивными навыками, преодолением себя?

Я участвовал в «Факторе страха». Это тоже было интересно, хотя и не очень комфортно. Но собственно смысл проекта и состоял в том, чтобы вывести участника из зоны комфорта.

Ты пошел туда, чтобы удивить других или самого себя?

Участие в телевизионных проектах — часть работы артиста, имиджевая составляющая. Но мне было интересно попробовать себя, посмотреть, справлюсь ли.

Ты считаешь себя смелым и отчаянным?

Я бы не назвал себя трусом, хотя в жизни я достаточно осторожный человек. Но там я понимал, что даже в опасном месте могу положиться на обстоятельства, будучи уверенным, что со мной ничего не случится, так как организаторы и канал несут ответственность за всех участников.

Чего не скажешь о поездках на Донбасс…

Да, в «Факторе страха», как бы тебе ни было страшно, жизни твоей ничто не угрожает, чего, конечно, нельзя сказать про зону СВО. Но я считаю, что делаю правильное дело. И я общаюсь с ребятами, которые вообще оттуда практически не вылезают.

А в «Ледниковый период» тебя не звали? Там, конечно, никто не застрахован от падений…

В какой-то из проектов на льду меня звали, но у меня был очень интенсивный график и я понимал, что если грохну себе колено, то не смогу выступать и это отразится на моей команде, за которую я несу определённую ответственность. Я взвесил все «за» и «против» и нашел больше аргументов «против». При этом я с огромным уважением отношусь к моим коллегам, которые пошли в такой проект, потому что это адский труд, да еще и травмоопасный.

Ты ни разу не пожалел, что долгое время занимался бизнесом, а не музыкой, хоть никогда и не оставлял её полностью?

У писателя Роберта Хайнлайна в замечательном произведении «Чужак в чужом краю» есть такая фраза: «Исполнилось ожидание». Вот и я считаю, что всё, что происходит, случается тогда, когда должно произойти. Конечно, я мог пойти в музыку раньше, но мой путь сложился определённым образом, и я не жалею об этом и не думаю, что я куда-то опоздал, и что в том случае у меня что-то кардинально изменилось бы.

Какой момент ты считаешь точкой отсчёта своего профессионального пути в музыке, исключая твой сумасшедший детский успех?

Я вернулся к музыке, когда мне было лет тридцать, то есть уже больше десяти лет назад.

Как ты воспринимаешь то, что тебе уже за сорок? Хотя даже ВОЗ официально признаёт возраст до сорока пяти молодостью…

Самое главное не сколько тебе лет, а как ты себя чувствуешь. Если хорошо, то какая разница, что у тебя за цифра в паспорте, и если плохо — тоже. Если ты в двадцать лет больной, не можешь нормально питаться и делать то, что хочешь, то какая радость от того, что ты формально молодой? А если ты занимаешься спортом и у тебя на всё хватает сил, то нет разницы — семьдесят тебе или двадцать. Кто-то в сорок пять говорит, что счастлив и всё замечательно, а кто-то жалуется в тридцать пять. Почему так? Всё-таки, наверное, если человеку хочется, чтобы ему было поменьше лет, значит, его что-то в этом возрасте не устраивает. Меня на данный момент всё абсолютно устраивает. Более того, по прошествии времени ты получаешь определённый опыт, навыки, развиваешься, и я себя в свои сорок два прекрасно чувствую, и это самое главное.

Может быть, у тебя такой образ мыслей ещё и потому, что ты видишь папу в такой прекрасной форме? Наверное, он тоже пока не слишком задумывается о цифрах?

Я не могу залезть в голову Олега Михайловича. Чтобы это узнать, надо взять интервью у него. Отцу может быть комфортно в одном возрасте, мне — в другом, мы с ним всё-таки два отдельных человека, несмотря на генетическую схожесть. Сегодня я, конечно, могу думать, что раз моему отцу семьдесят два года и он себя замечательно чувствует, то и у меня будет так же, но мне-то пока не семьдесят два, и я не знаю, как буду себя ощущать в его возрасте.

Знаешь, определённая взрослость приходит не только с прибавлением собственных лет, но и с тем, что родители стареют. И это начинает волновать взрослых детей. Не боишься ли ты за них?

Я понимаю, что мы не вечно будем находиться на этой планете, каждый проведёт здесь столько, сколько ему отведено, не больше и не меньше.

Ты фаталист?

Во многом, безусловно, но судьба многовариантна, и мы имеем на неё определённое влияние. Абсолютной истины не существует. Что-то мы можем менять в жизни, что-то — нет, нельзя сказать, что всё предначертано. Так же, как и то, что мы полностью контролируем нашу жизнь и окружающий мир. Игнорировать какие-то вещи, которые на нас влияют, даже если мы их не понимаем, тоже нельзя. Вот мы и мечемся между этими двумя крайностями.

В одном интервью ты сказал, что для того, чтобы связать свою жизнь с кем-то, надо понять, что это «твой человек» и ты не захочешь с ним расстаться никогда, но что при этом нельзя быть уверенным ни в чём. Это ведь относится не только к любви?

Да, я считаю, что ни в чём нельзя быть уверенным на сто процентов, потому что даже то, что мы видим перед глазами, может иметь «оборотную сторону медали». Кроме того, мы всё время познаём мир, и это может иногда переворачивать наши представления о нём и о том, что происходит с тобой.

Ты вообще рефлексирующий человек?

Люди, говоря о рефлексии, имеют в виду абсолютно разное. Кто-то считает, что рефлексия — это сожаление о чём-то, но это одна из её форм, не единственная. Рефлексия — это отражение, исходя из этимологии слова. Рефлексируем мы, когда прокручиваем в памяти какие-то эпизоды нашей жизни, анализируем то, что с нами случилось, отыскиваем причинно-следственные связи. Если не анализировать то, что мы делаем, то как набираться опыта? Поэтому рефлексия — это правильно, вопрос в том, что любое «правильно» имеет меру. Если жить одной рефлексией, то не будет времени на то, чтобы делать что-то существенное. Безусловно, я могу порефлексировать, более того, у меня бывают моменты, когда я думаю о том, что было бы в моей жизни, если бы я поступил так, а не иначе, но на это, считаю, следует отпускать ограниченный отрезок времени.

После сложных жизненных ситуаций ты сам приходил к равновесию, или тебе кто-то помогал — родители, друзья, психологи?

Одно время я посещал психолога. Мне надо было кое-что проработать и понять. Это нормальная практика. Люди не должны этого стыдиться так же, как посещения стоматолога или хирурга. Если тебе проще разобраться в чём-то с человеком, который в этом понимает, то надо идти к нему.

Это относилось к профессиональной деятельности или к каким-то личным переживаниям?

Ковидный период оказался очень сложным для меня и в работе, и в личном плане. Было много кризисных моментов, которые меня несколько выбили из колеи, и я понял, что для того, чтобы поменять вектор, нужно пообщаться с человеком, который сможет помочь скорректировать моё отношение к себе и к миру.

Ты как-то сказал, что девяносто пять процентов твоих произведений были созданы не в лучшем моральном состоянии. И как тогда быть с ножницами: наверное, хочется быть счастливым, а при этом, чтобы творить, нужно прямо противоположное?

Проблема в том, что когда мы счастливы, то это состояние мы забираем себе, а когда несчастны, нам хочется от него избавиться и куда-то эту печаль втащить. Ты сублимируешь печаль в творчество, а если у тебя получилось написать красивую вещь, то ещё и самооценку повышаешь. И это помогает перейти в другое, более позитивное состояние.

Выходит, если наступит такой период, когда ты будешь чувствовать себя счастливым, то ни стихи, ни музыка не будут писаться? Или это касается только лирики?

Песни пишутся на пике острых эмоций: или тебе очень хорошо, или очень плохо. Так или иначе, я свои состояния капитализирую в творчестве, но, конечно, я бы хотел творить больше от счастья.

Не всегда эмоции автора соответствуют жанру создаваемого произведения. Например, Бомарше писал комедию «Женитьба Фигаро» в самый тяжёлый период своей жизни. Бывает и наоборот…

У меня, как правило, всё как раз прямо пропорционально.

А как влияет твоё состояние на концерты? И может ли оно измениться прямо на сцене?

На сцене состояние у меня изменяется по ходу концерта, потому что я все песни пропускаю через себя. В острый период переживаний мои концерты проходили очень эмоционально. Но в какой-то момент переживания прекратились, и у меня возникло ощущение, что я перестал заправляться — топливо закончилось. И я вдруг понял, что мне неоткуда больше брать состояние для того, чтобы петь песни на разрыв, и что с этим надо что-то делать. Я вспомнил, как это было до того, как начались мои переживания, и стал работать иначе, черпать состояние из другого источника.

Артист после хорошего концерта или спектакля может быть и выжатым как лимон, и наоборот, полным энергии. Как обычно бывает у тебя?

Я после любого концерта чувствую себя выжатым, потому что очень выкладываюсь, и мне нужно отдохнуть, в том числе и от людей, хотя я знаю артистов, которые, отработав, полны энергии и могут пойти «тусить». Если же меня вытаскивают куда-то поужинать, но точно не в ночной клуб или в какое-то людное место, то желательно, чтобы в ресторане было приватное помещение. Я в принципе очень большой интроверт. Безусловно, на сцене я взаимодействую с людьми и получаю от этого удовольствие, но после концерта мне нужно восполнить энергию.

Интровертность усилилась с годами или, наоборот, ослабла после того, как ты снова стал заниматься музыкой?

Это никак не связано. На сцене я открываюсь залу, но экстраверт подпитывается от людей, а интроверт отдаёт. Экстраверты, общаясь друг с другом, также подпитываются от собеседника, а интроверты в такой же ситуации тратятся.

А в детстве, когда ты пел на сцене, каким ты был?

Тогда я был открытым. Но переходный возраст влияет на людей, и я поменялся в сторону интроверсии. Мне стало совсем другое нужно от общества.

Ты периодически ведёшь мероприятия. Часто это любят делать интроверты. Как ты себя чувствуешь в этом амплуа? И в какой компании любишь отмечать праздники?

Я люблю вести мероприятия и выступать в больших залах, это, безусловно, тоже подпитывает. Но когда речь идёт об отдыхе, я предпочитаю небольшую компанию. Хотя это ещё и от людей зависит. Когда все свои, всегда комфортно.

Но если ты позвал гостей к себе, сколько в идеале должно быть этих «своих»?

У меня было и пятьдесят гостей, и триста, и десять. Когда я отмечал тридцатилетие, было приглашено человек сто пятьдесят, но их всех я знал и уважал, мне с ними было хорошо и комфортно. Сейчас я отмечаю дни рождения, как правило, дома, сам готовлю, и ко мне может прийти человек пятьдесят. И это менее энергозатратно для меня, чем сидеть с десятью незнакомыми людьми.

Интроверт, окружённый таким количеством людей, с которыми ему хорошо, уже не полный интроверт. Недавно ты рассказывал, что у тебя есть пара друзей, которые могут в любой момент приехать к тебе без приглашения, и даже имеют ключи от твоего дома. Кто эти люди, с какого возраста вы вместе? И можете ли вы говорить друг с другом обо всем?

Да, у пары человек есть ключи от моего дома, и я думаю, что в этом выражается моё абсолютное к ним доверие. Я рад их видеть в любой момент, они меня как раз подзаряжают. Конечно, мы все люди цивилизованные, так что это не значит, что каждый из них может прийти и постучаться в окно. Как правило, если они находятся где-то неподалёку, то звонят, спрашивают, дома ли я и как у меня дела. Это как минимум, ведь мой дом стоит не на дороге, и к нему нужно свернуть.

Как складывалась ваша дружба? Вы вместе съели пуд соли, или это была яркая вспышка, как любовь с первого взгляда?

Люди, которые прямо рвутся дружить и в день знакомства начинают с тобой общаться так, как будто вы уже детей покрестили, у меня вызывают странное чувство, и скорее всего я буду к ним относиться с осторожностью. Я в принципе не приветствую фамильярности от человека незнакомого или малознакомого, когда начинают тыкать или закидывать руку на плечо со словами: «Ну, Родик, куда мы с тобой пойдём?». Для меня это показатель не очень хорошего воспитания. С людьми, что я дружу сейчас, мы действительно съели пуд соли, и не один. Мы вместе прошли какие-то испытания, наша дружба не просто так родилась, а что-то ей предшествовало — либо долгое время общения, либо какая-то ситуация. Говорить о конкретном сроке сложно, потому что с кем-то начинаешь дружить за короткое время, а с кем-то десять лет общаешься и до сих пор не готов доверять. Я думаю, что в моей жизни есть человек шесть-семь, которым я безоговорочно и полностью доверяю.

Шесть-семь таких людей — это здорово! А не было ситуаций, когда друзья или близкие приятели совершали что-то такое, к чему ты был не готов?

Конечно, были. Я думаю, что в жизни любого человека рано или поздно случается предательство, когда люди, которым ты доверяешь, это доверие не оправдывают или им злоупотребляют. К этому нужно относиться как к некоему опыту, уроку.

Случалось ли, что человек сумел потом искренне извиниться, объяснить, почему так вышло, и ты не просто прощал, а вы начинали снова общаться так же, как раньше, без камня за пазухой?

Ты можешь принять его объяснения, даже понять причины, по которым он так поступил, но всё равно будешь помнить, что он в какой-то момент ударил в спину. И даже если ты найдёшь для себя основания позволять этому человеку быть рядом с собой, всё равно будешь ожидать от него какого-то подвоха. Поэтому заживить свои раны ты, конечно, можешь, но, на мой взгляд, однажды подорванное доверие восстановить невозможно. Не сложно, а именно невозможно. Ты уже не будешь ему настолько открываться, тебе не будет с ним так же комфортно, как было до того, как ваши отношения дали трещину. Разбитая ваза, даже хорошо склеенная, уже не будет такой же прочной, какой была до падения.

Поговорим об отношениях с родителями, связанных с твоим обучением. Первый раз тебя ещё ребёнком по сути насильно отправили учиться в Англию, где тебе не очень понравилось. Второй раз было принято семейное решение, что ты будешь поступать в финансовую академию, а ты предлагал юридический факультет. Как случилось, что всё-таки победили финансы, хотя ты гуманитарий?

Юриспруденция — тоже достаточно точная наука, потому что она подразумевает знание законов и логическое мышление. И финансовая система базируется на тех же основах. То есть финансы и юриспруденция идут рука об руку, но всё равно это был компромисс, ведь я не знал, чем вообще хочу заниматься, как и многие в семнадцать лет. А когда, учась в финансовой академии, я это понял, то просто стал заниматься музыкой. Тем не менее я считал, что образование надо получить, и прошёл этот путь.

У тебя не было попыток или мыслей бросить институт?

Нет, я никогда не думал, что брошу институт и с незаконченной музыкальной школой пойду поступать в консерваторию.

Ты представлял себе тогда, что будешь работать с финансами?

Если ты изучаешь то, что тебе интересно, то ты это делаешь. Так же точно и с работой обстоит.

То есть ты увлёкся финансами?

Да, мне это было интересно. Я считаю, что всё было не зря, мне это и сейчас помогает, да и денег я заработал в своё время.

В твоей детской и юношеской жизни было много искусства? Наверное, мама водила тебя в театры, в музеи, в кино? Что тебе больше нравилось?

Я слушал записи, у меня была большая коллекция дисков. К театру, особенно к балету, в юном возрасте я интереса не проявлял. К театру я приобщился после двадцати лет, начал регулярно ходить в Ленком, еще когда Караченцов играл в «Юноне и Авось». Посмотрел тогда «Шута Балакирева» ещё с Фроловым, Янковским, Збруевым и Караченцовым, «Королевские игры»… Я был очень сильно впечатлён и очарован театром. Потом посещал театр регулярно и сейчас пару раз в месяц бываю, что уже неплохо. В Питере часто хожу в Эрмитаж, мне там очень нравится, наверное, больше из-за атмосферы. Но выделяю для себя художников Ренессанса, в этих залах я провожу больше времени.

Если ты приедешь в какую-то страну, и времени мало, куда ты пойдёшь в первую очередь: в картинную галерею, в какой-то дом-музей, дворец или просто будешь бродить по улицам и паркам?

Я точно не пойду ни по картинным галереям, ни по другим музеям. Я предпочту, скорее, погулять по городу, чтобы попытаться его прочувствовать и даже немного понять историю этого места.

А что у тебя было с литературой в детстве и в юности?

Папа всё время был на гастролях, а мама со мной всегда занималась. Дома была хорошая библиотека, потому что дедушка очень много читал. И я поглощал всё подряд: от Блока до Большой советской энциклопедии. Читал даже знаки дорожного движения, потому что это был ещё один способ восприятия информации.

Как сейчас обстоит дело с книгами?

Последние месяцы почти не успевал читать. В январе что-то обязательно начну, но всё зависит от книги: одну прочтёшь за три дня, вторую — за неделю, а третью — за месяц, потому что реально «не заходит». Например, «Человек в высоком замке» давалась мне очень тяжело.

А зачем читать, если не идёт, можно же бросить?

Нет, если я книгу начал читать, то хочу дойти до последней страницы. Я привык доводить дело до конца, и мне интересно узнать, чем история закончится.

У тебя совсем недавно вышла первая книга стихов. Ты называешь это огромным событием. А ты помнишь, когда написал своё первое стихотворение?

Как говорится, пробы пера у меня происходили давно, но первое, за что мне не было стыдно, наверное, было написано на первом курсе Финансовой академии.

И кому ты это показал?

Соседу по парте, потому что я писал во время лекций и семинаров на полях тетрадей. Показывал стихи и отцу, потому что он у нас в этом вопросе эксперт. Кстати, от мамы и её отца, моего дедушки, мне досталась врождённая грамотность. Я в школе писал все диктанты без ошибок, но мне ставили четыре, потому что говорили: «Объясни, каким правилом ты руководствовался?», и я оказывался в тупике, так как даже учебники не читал и не учил правила ни про причастия, ни про деепричастия и тому подобное.

Когда ты начинал писать стихи, то не ловил себя на том, что подсознательно подражаешь кому-то?

Здесь всё чуть-чуть сложнее. Понятно, что начитанный человек может взять и написать стихи «под кого-то». И Бродский, и Пушкин в юности учились писать на каких-то произведениях. А вообще у нас в подсознании всё смешивается, мелко шинкуется, и варится такой бульон, из которого мы вытаскиваем наши образы, мысли, идеи. Естественно, многое откуда-то взято, это может быть какая-то рифма, даже строчка. Более того, я уверен, что сам человек зачастую не отдаёт себе в этом отчёта.

Но потом-то ты можешь увидеть, что это написано в чьём-то стиле?

Да, бывало, что я писал и потом мог сказать самому себе: «О! А это похоже немножко на Маяковского, а тут что-то от Бродского есть».

Что для тебя сейчас первично как для автора: стихи или музыка? От чего чаще отталкивается песня?

А что для тебя первично: левая рука или правая? Я пишу песни, пишу стихи, и то и другое — часть моей жизни. И то и другое мне нравится.

В каком качестве ты себя чувствуешь увереннее — как певец, как композитор или автор стихов?

Мне пишется — я записываю, мне поётся — я пою. Но точно могу сказать, что когда я пишу стихи и когда пишу песни — это разные вещи. Я могу некоторые тексты своих песен читать как стихи, но именно мои стихи на музыку у меня не ложатся. Это другой размер, другое построение, другой жанр. Как минимум, в моих стихах нет припевов.

Сейчас показываешь кому-то то, что сделал?

Друзьям и родителям. Как правило, отцу я показываю, когда уже песня или стихотворение готово, проверено, выверено, и я знаю, что это хорошо.

Ты больше волнуешься, когда хочешь услышать мнение о стихах или о песнях?

Я в принципе не жду оценки. Сначала оцениваю я, и когда понимаю, что это хорошо, то сделанное могу вынести на зрителя. Я не вынесу никогда то, что, на мой взгляд, не очень хорошо получилось.

Ты говоришь, что не надо жить с ощущением того, что нужно кого-то переплюнуть, перепрыгнуть, потому что есть люди, чей успех повторить невозможно. Я думаю, что в музыке для тебя таков пример отца. Но не занижаешь ли ты себе планку, и о каком успехе ты мечтаешь?

Если бы моя мечта была связана с чужим успехом, то есть я бы хотел, чтобы у меня сложилось, как у того-то, то в этом не было бы ничего плохого, потому что это тоже ориентир. Но у меня свои планки, свои измерения и своя линейка для измерения успеха. Мне не нужно быть таким, как кто-то. У Андрея Кнышева есть замечательная фраза: «В искусстве я пошел по стопам великих, поэтому следов не оставил». Я хочу что-то оставить, поэтому свои успехи соизмеряю только с собой.

текст:
Марина Зельцер
фото:
Марина Голова,
Ольга Лесли