BABYER magazine

Выдающийся художник-монументалист, скульптор, живописец и педагог, Президент Российской академии художеств, Герой Социалистического Труда, народный художник СССР и Российской Федерации, автор более 5000 произведений, лауреат многочисленных премий, кавалер десятков правительственных наград. Зураб Константинович Церетели не только ознаменовал собой целую эпоху в изобразительном искусстве Советского Союза, России и Грузии, но и стал олицетворением значимого этапа в развитии мировой культуры. Его живописные полотна и графические работы можно встретить в художественных галереях по обе стороны Атлантики. Скульптуры и мозаичные панно, созданные Церетели, украшают городские пейзажи Москвы и Тбилиси, Парижа и Нью-Йорка, Севильи и Пуэрто-Рико…

В этом году мастеру исполнилось 90 лет! Но каждый день его можно видеть либо с кистью в руке у мольберта, либо с набором стеков и штихелей у станка с рабочей моделью, которая в будущем воплотится в металле или в камне.

Зураб Константинович, вы родились в аристократической семье. Расскажите, пожалуйста, о ваших родителях. Что это были за люди? Чем они интересовались? Каковы были их увлечения?

Да, действительно, Церетели — древнейший княжеский род. У дедушки в доме была большая библиотека, для того времени большая, конечно. Он очень любил книги. Его я не так хорошо помню, ведь в 1937 году дедушку расстреляли по доносу. Бабушка была очень верующим человеком, первый крестик мне на шею повесила она. Я очень любил бабушку, весь год мечтал, чтобы летом меня отправили жить в деревню, поэтому старался учиться как можно лучше.

Отец был инженер, мама во время войны работала на почте, потом больше занималась семьей. Брат мамы, мой дядя Георгий Нижарадзе, был известным в Грузии художником. Мы жили бедно, но дружно в квартире, которую обустроил мой дедушка. Папа был человек деятельный, громкий. Утром он включал радио, шёл бриться, день начинался энергично. А мама — мягкая, романтичная, спокойная, в ней ощущалась большая мудрость.

Жаль, мало что сохранилось из семейных реликвий… Самое ценное — те эмоции, тёплые воспоминания детства, которые остаются в сердце на всю жизнь.

Повлияла ли семья на ваш выбор профессии?

Безусловно. Как я уже говорил, мой дядя Георгий Нижарадзе, родной брат моей мамы, был известным художником. Его друзьями были выдающиеся грузинские художники — Давид Какабадзе, Серго Кобуладзе, Ладо Гудиашвили. Все они приходили в его мастерскую, беседовали об искусстве.

Дядя дал мне цветные карандаши, когда я был совсем маленьким, лет пяти, и с тех пор я не перестаю рисовать. Он брал меня на природу писать на пленэре, мы ходили с ним по городу, посещали зоопарк, под его влиянием я постепенно начал учиться живописи. Мой дядя был очень красивый мужчина, женщины старого Тбилиси даже оглядывались, когда он шёл по улице, а тогда это было не принято! Вот и я тоже мечтал стать художником, чтобы быть таким же красивым, как и мой дядя! Художником стал, а красивым, как он, — нет!

В каком возрасте вы почувствовали в себе потенциал художника?

Это как-то само собой произошло, органично. Фактически с детства я решил, что стану художником, и с каждым годом взросления эта уверенность в выборе все укреплялась. В итоге к концу школы я видел себя только в качестве художника.

Отец был против моего выбора, переживал, что это не мужская профессия, несерьёзная, уверял, что я не смогу прокормить семью. Но мама была мудрейшая женщина и очень добрая, она меня поддержала, объяснила, что я должен выбрать дело по душе. Позже отец радовался вместе с мамой моим успехам, и это для меня было высшей оценкой.

Кто были ваши первые учителя и наставники в сфере изобразительного искусства?

Первым моим наставником я всегда буду считать своего дядю Георгия Нижарадзе. Но для меня необыкновенно важно было получить уникальнейший опыт от педагогов в Тбилисской академии художеств. Это Серго Кобуладзе, Уча Джапаридзе и, конечно, Василий Шухаев. Он был выдающимся педагогом. Будучи известным художником, после революции он уехал из России, а потом решил вернуться на родину, попал под каток репрессий, пережил лагеря, ссылку в Сибирь и после всего этого был отправлен на Кавказ без права жить и работать в столице Грузии. Но творческая интеллигенция обратилась к тогдашнему председателю КГБ Грузии Алексею Инаури, он был очень влиятельный человек, и он лично похлопотал за Шухаева. Так мы получили уникальную возможность быть учениками мастера.

После окончания Тбилисской академии художеств вы работали в Институте истории, археологии и этнографии Академии наук Грузии. Расскажите, пожалуйста, об этом периоде вашей жизни.

Это было удивительное время. Мне довелось работать с выдающимися этнографами и историками Георгием Читая, Верой Бардавелидзе, Сарой Рухадзе. Я ездил в экспедиции, делал зарисовки, фотографии, обмеры памятников древней грузинской культуры. Чаще это были православные святыни, уникальнейшие храмы, где сохранились фрески, предметы быта, народная культура. Я по-новому открыл для себя разные регионы Грузии, в которых иначе вряд ли побывал бы. Мы забирались в самые отдалённые места, где вдохновляло всё — от природы до памятников культуры прошлого. Мечты о работе с мозаикой, эмалью возникли и укрепились именно в то время. Тогда я и открыл для себя религиозное искусство — фрески, иконы, в мою жизнь вошла и библейская тема, которую я продолжаю отображать в разных видах и техниках. Фактически именно те экспедиции привели меня к идее создания монумента «Летопись Грузии», который сейчас практически завершён в Тбилиси. Там представлены грузинские святые, выдающиеся мыслители, философы, подвижники, правители и поэты — те, кто наиболее значим для истории Грузии, кто особенно почитаем. Также есть и библейские сцены — такие, как вечная тема человеческого бытия и природы мироздания.

В 1964 году вы учились во Франции и встречались с Пабло Пикассо и Марком Шагалом. Расскажите об этом.

Действительно, у меня была уникальная поездка в Париж в 1960-е. Потом мне приходилось часто бывать в Париже — и в качестве художника, и в статусе Посла Доброй Воли ЮНЕСКО. Но в 60-е поехать на три месяца за рубеж было так же невероятно, как слетать на Луну. У моей супруги, Инессы Андроникашвили, дядя и тётя жили в Париже, уехали после революции. Они были в летах, мечтали увидеть племянницу и, как только началась «оттепель», сразу стали заниматься приглашением. Мы с Инессой долго собирали документы, получили разрешения, но накануне отъезда нам сказали, что лететь может только один из нас. И Инесса отказалась в мою пользу, сказав, что мне как художнику важнее увидеть другой мир искусства. И она была права.

Родственники Инессы сначала были шокированы, но потом приняли меня как родного. Дядя Инессы работал в аппарате де Голля, у него было много связей, интересных контактов. Благодаря этому я смог посещать курсы современного искусства, оказался в мастерской Пикассо. Именно там я убедился, что художник может работать в разных видах и жанрах. У нас ведь было иначе: окончил факультет живописи — значит, занимайся живописью. А у ­Пикассо была в мастерской и живопись, и графика, и скульптура, и керамика. Меня это очень вдохновило на собственные поиски, это стало большим уроком и толчком к работе в монументальном искусстве. И, конечно, мастерская Марка Шагала. У него я бывал не один раз, мне довелось беседовать с мэтром, видеть его уникальную палитру. Во многом эта поездка добавила уверенности в том выборе, который я для себя сделал, начав работать в разных видах и техниках, постепенно расширяя творческие рамки.

Вы — выдающийся, всемирно признанный живописец, график, скульптор, мастер монументально-прикладного искусства. Все эти направления равноценны для вас? В каком амплуа вы чувствуете себя комфортнее?

Знаете, если ты — художник, то любой материал может быть использован для создания произведения искусства. Владение рисунком, композицией, знание анатомии, колористических нюансов позволяет развиваться в разных направлениях, рождать идею и доводить её до конца в объёме или на плоскости. Рождается образ, и ты должен почувствовать, в какой технике, в каком материале ему следует проявиться. Так у меня один и тот же образ может проявиться и в шелкографии, и в живописи, и в эмали, и в скульптуре. Некий герой как бы путешествует по разным измерениям — в пластике, то на плоскости листа.

Какую из ваших работ вы считаете самой удачной, какая из них принесла вам наибольшее удовлетворение?

Для меня произведения — как дети, я не могу выделить одно или другое. Знаете, я ещё в поиске, возможно, завтра создам что-то, что окажется ещё интереснее, неожиданней! Конечно, такие работы, как обелиск Победы на Поклонной горе или воссоздание храма Христа Спасителя в Москве, Летопись Грузии в Тбилиси или Рождение Нового Света в Пуэрто-Рико, — каждый монумент стал по-своему большим художественным переживанием для меня. Но и более камерные произведения, будь то скульптура или натюрморт с подсолнухами, я считаю не меньшей удачей. Это мой мир, в нём я не выделяю любимых работ, все они мне одинаково дороги, в каждой частичка моего сердца.

В течение последних 27 лет вы являетесь бессменным Президентом Российской академии художеств. Кроме того, вы руководите несколькими организациями. Как вам удаётся совмещать творчество с напряжённой административной работой?

Я привык много работать, не жду вдохновения. Главное — найти свободное время для работы. Есть лишних полчаса — пойду в мастерскую. Со мной везде альбом и ручка, да и пару листов бумаги всегда можно найти! Делаешь наброски, фиксируешь, что приходит в голову, так удаётся поймать и не потерять образ!

У меня хорошая команда преданных людей, помощников, которым я могу доверять. И в Академии художеств у нас большой слаженный коллектив, от старшего поколения до молодёжи. Это важно — передавать опыт и саму идею сохранения и развития академической школы, наук об искусстве, художественного творчества в целом. С хорошими людьми и профессионалами своего дела можно ставить любые цели и идти к их осуществлению!

У вас большая семья: дочь, внуки и правнуки. Расскажите, пожалуйста, об их жизни и творчестве, о ваших взаимоотношениях.

Большая семья — это счастье. Моя дочь Лика — искусствовед, художник. Удивительно, как она успевает и мне помогать, возить по всей России мои выставки, и своим творчеством заниматься. У меня трое внуков — Василий, Зураб и Виктория. Все они выбрали искусство, хотя направления разные. Василий — моя правая рука, он исполнительный директор Московского музея современного искусства и его филиала в Тбилиси.

В конце 90-х я создал фактически первый государственный музей современного искусства, передал свою коллекцию, которую собирал много лет. Сейчас там проходят выставки выдающихся художников и талантливой молодёжи. Василий занимался живописью, фотографией, надеюсь, у него хватит времени не только на организационную работу, но и на творчество. Зураб прекрасно занимался скульптурой, тоже окончил художественный институт, сейчас занимается бизнесом и разными творческими проектами. Виктория учится на искусствоведа, как и её мама Лика. Хочет заниматься моим творчеством, чему я очень рад. Ну и шесть правнуков растут, пока ещё выбирают свой путь. Но все они по-своему уже творческие! А для меня главное, чтобы они были счастливы и занимались тем, что по душе!

В истории науки и культуры известны выдающиеся личности, которые не прекращали активно работать вплоть до очень почтенного возраста. В этом году вы отпраздновали 90-летний юбилей. Откройте секрет вашего творческого долголетия.

Вера в Бога и любовь к женщине, к детям, к природе — всё это даёт силы и настоящее вдохновение.

Расскажите, пожалуйста, над чем вы работаете сейчас. Каковы ваши творческие планы?

Я работаю одновременно над разными проектами, параллельно пишу у себя в мастерской. Что очень хочу сделать — это создать образ Василия Шухаева в бронзе.

текст:
Мария Голова

фото:
Виктор Берёзкин,
Серги Шагулашвили
и из личного архива
Зураба Церетели