BABYER magazine

Последний год показал, насколько хрупок наш мир и почему всё более ценными становятся именно нравственные качества человека: тепло, доброта, взаимопонимание, отзывчивость, сострадание. Хочется, чтобы этими качествами обладали наши дети. Как ребёнку не растерять всё самое ценное, что в нём заложено? Сегодня о современной школе, детях и смыслах образования говорим с Романом Борисовичем Соловьёвым — преподавателем начальной школы, создателем уникального курса по «Окружающему миру», — который может ответить на любой детский вопрос, поделиться с родителями, как творчески подойти к обучению детей и что такое быть экстремально добрым. Педагог подскажет, как научиться говорить с детьми на одном языке и уметь гармонично выходить из непростых ситуаций.

Роман Борисович, вы потомственный учитель. Помните, как начиналась ваша педагогическая деятельность?

Я начинал как учитель биологии. А вообще (улыбается), первое образование у меня медицинское — фельдшер-скоропомощник. Это был последний выпуск у нас в стране фельдшеров-восьмилеток. Тогда мы ещё поступали в медучилище после восьмого класса. Толком в медицине не поработал, поступил в пединститут, в Ленинку, потом пошёл в аспирантуру. Мой научный руководитель спросил у меня: «Вы собираетесь работать в школе?» На что уверенно ответил ему: «В школу? Да никогда в жизни!» Но вышло иначе: полжизни мечтал о науке, потом увидел, как она устроена, и ушёл в школу, в образование. А образование — это не про знание. Это про смыслы.

Каким образом оказались в школе?

Пошёл на подработку. Свободных денег в семье не было. Жили мы небогато. Ещё в медучилище освоил несколько видов массажа, подрабатывал массажистом. Но после педа позвали поработать учителем. Думаю, а что не попробовать, коль зовут. Так в школе в итоге и остался. Но вначале, конечно, надо было разочароваться в науке как следует.

Почему у вас не сложилось с наукой?

 Во-первых, человеческий уровень учёных, как мне кажется, сильно преувеличен. Я встретил очень много учёных, которым, мягко сказать, была абсолютно безразлична научная истина, которые хотели тихо, спокойно работать как научные лаборанты. Это были именитые, уважаемые люди с учёными званиями. Очень много знали и умели, но только выполняли по конкретному заданию руководителя конкретный набор экспериментов и сдавали таблицы с данными.

Кто в вашем представлении настоящий учёный?

Для меня учёный — это чувство проблемы, это острый азарт от непознанного, это видение неизвестного там, где другие этого не замечают. Научные факты — это прекрасно, но факты — это средство для дальнейшего познания, для осмысления мира. А для очень многих учёных факты — это конечная цель. Для меня наука — это споры, поиск истины, борьба идей, чувство проблемы.

И в школе вы это всё находите, я так понимаю.

Безусловно. Школа — это невероятные возможности для творчества. В науке близко этого нет. Творчество научное, по-моему, несопоставимо площе.

Где сегодня востребован ваш многолетний опыт и знания?

Сегодня меня зовут туда, где потруднее. Например, преподавать для младшей школы, где надо знать гораздо больше, чем для старшеклассников и даже для студентов институтов.

Современных детей называют Digital Native ― рождённые в цифровой среде. Для них вы создали онлайн-курс по «Окружающему миру», который очень интересен не только для детей, но и для родителей, собирает сотни тысяч просмотров в соцсетях. Расскажите нашим читателям, что это за курс и в чём секрет его популярности?

Во-первых, курс системный, с ясной структурой. Ученики должны хорошо понимать, почему мы изучаем эту тему, а не другую, они должны предвосхищать новый материал. Во-вторых, совсем другая методика подачи материала. Она замешана на когнитивистике, на метафорах, образах. И только от них мы переходим к фактам, к научным фактам, к академизму.

Урок по окружающему миру — один из самых важных и полезных в начальной школе. Как наилучшим образом донести знания до учеников по этому предмету?

Ребёнок осваивает окружающий мир самыми разными способами, но самое интересное для ребёнка об окружающем мире — даже не он сам. Он приноравливает этот окружающий мир к самому себе. Он пытается понять, чем является этот окружающий мир по отношению к нему самому. И даже не просто по отношению к нему нынешнему, а по отношению к нему взрослому.

Роман Борисович, вы около 30 лет работаете с детьми. Прошли и огонь, и воду, и медные трубы. Школа поменялась?

Нет. Появилась поверхностная пена, которая не относится ни к сути школы, ни к сути детей. Есть взрослый, есть ребёнок. Школа — это место, где они встречаются. Ребёнку нужен взрослый как носитель взрослой культуры. А всё остальное — это настолько внешнее, что нет смысла обращать на это внимание.

На последнем заседании президиума Государственного совета, посвящённом школьному образованию, поднимался вопрос о неустойчивом психологическом состоянии детей. Что вы об этом думаете?

Вы говорите о невротизации. Вопрос невротизации — это вопрос манипулирования. Чтобы манипулировать человеком, его нужно напугать, например заставить участвовать в придуманных нелепых гонках. Родители невротизируются и мучают своих детей, и дети тоже выходят из школы нервическими.

Возможно, мы говорим с вами о разных школах. Родители стремятся, чтобы ребёнок учился в хорошей школе с традициями, был в безопасности, чтобы его обучали умные, интеллигентные, образованные педагоги.

Родителям прежде всего нужно выбирать не столько школу, сколько учителя, думать в первую очередь о гармонии этого учителя конкретно с вашим ребёнком.

Сегодня больше всего востребованы именно думающие и творческие люди, имеющие разностороннее образование. Роман Борисович, от чего оттолкнуться, чтобы понять, что именно эта школа даст такое образование ребёнку?

Школа бывает разной, и очень важно, чтобы родитель понимал, что такое для родителя школа. Родителю надо определить для самого себя — что для него школа. Школа — это камера хранения для ребёнка или это дисковод, который загрузит в голову ребёнка нужную информацию, или это театр, или это живой организм? Выбирая школу, не забудьте про самого ребёнка. У него должно быть желание учиться и способность концентрировать внимание на уроке. Правда, хороший учитель сможет удержать внимание любого ребёнка.

Прямо так и любого?

Если учитель видит, что внимание ребёнка поплыло, то он даст ему спокойно полежать на парте. Можно дать ему, как Штирлицу, минут пять выспаться (смеётся), и он снова будет в норме. Или переключить внимание на что-то яркое, выразительное, или дать какую-то физическую активность. Очень многое зависит от учителя.

Были случаи, когда вы как учитель не могли поладить с ребёнком?

Правило простое. Мы властны только над тем, что любим. Ты не можешь справиться с этим ребёнком, потому что ты его не любишь. Но узнай хотя бы, когда у него день рождения. И если он, например, заупрямится и не захочет выходить к доске, ты скажи: «Почему это я сегодня не должен вызывать тебя к доске? У тебя же день рождения не сегодня, а 14 марта». И ребёнок уже с интересом смотрит тебе в глаза. И взгляд на тебя у него уже совсем другой. И постепенно ты начинаешь любить этого ребёнка, и он начинает отвечать твоим чувствам. Но мы ничего не можем сделать с тем, чего и кого мы не любим.

И всех своих учеников вам удаётся полюбить?

Грешен. У меня не всегда получается. (Улыбается.) Но я по крайней мере знаю, что проблема во мне. И я знаю, как это понемногу исправлять.

Как родителям стать ближе к ребёнку, понимать его?

Надо всё время отвечать на его детские вопросы, имея в виду что он спрашивает о культуре — не в смысле воспитания, а в смысле смыслов. Культура — это система смыслов. Образование — это не система знаний, это система смыслов. Выражено оно гештальтами, целостными образами, эвристическими принципами. Гештальт не монтируется с моделью. Научные знания выстроены в виде модели, а мышление выстроено в виде образов. У нас есть такая особенность — мы умеем превращать модель в гештальт — целостный образ. Даже математики об этом знают. Математикам сначала надо свыкнуться, привыкнуть к формуле. Математики оперируют образами, которые потом превращаются в математические формулы, а потом формулы — в образы. Все задачи по математике заключаются в одном — из минимального количества данных сделать максимальные выводы. А с биологическими задачами, например, наоборот: из необъятного, бесконечного количества данных сделать минимальный вывод. Но я отвлёкся. Главное, что с целостными образами могут сочетаться и объединяться только другие целостные образы.

То есть ребёнок начинает выстраивать логическую цепочку в виде определённых образов, что оказывает влияние на процесс его мышления?

Единство целостных образов — это метафора. Метафора — это не только художественный приём. Метафора — это способ мышления. Образование строится прежде всего на метафорах. Если мы развиваем метафору, с которой живёт ребёнок, то всё будет хорошо. Он получит не только знания, но и понимание, смысл. То, что остаётся у человека после того, как он всё забыл, чему учился в школе, — это система метафор. Блестящий лингвист и учёный с мировым именем Нина Давидовна Арутюнова говорила о том, что метафора позволяет не только развивать образную речь, но и создавать новые смысловые значения слов. И ещё, что спор о метафоре — это спор об истинной сущности предмета.

Взрослые считают, что в силу своего опыта лучше знают, что ребёнку нужно. Как не навязать своё видение мира ребёнку?

Своё видение вы не навяжете. Я не вижу такой опасности. Есть мировоззрение ребёнка, которое только формируется и на которое мы должны оказывать влияние. Но сплошь и рядом есть параллельный мир — ответов взрослым на их вопросы. Ребёнок мгновенно учится отвечать на дурацкие взрослые вопросы, чтобы взрослые его больше ничем таким не донимали. Он быстро выучит то, что от него хотят услышать взрослые. Я это называю параллельной дидактикой. Потому что она создаёт мировоззрение, параллельное мировоззрению детей. И на уроках ученики зевают в том числе от параллельной дидактики. Им становится скучно. Дети понимают, что взрослые словно бы играют в какие-то свои, придуманные игры. Но всё равно ребёнок будет проживать свою жизнь.

Как взрослому избежать параллельной дидактики в отношениях с ребёнком?

Нужно понимать, как мыслит ребёнок, и связываться с его настоящим миром. Это прежде всего наблюдение, это понимание его опыта, это разговор с ним, это попытка описывать всё, о чём спрашивает ребёнок и, может, даже только хочет спросить.

Сколько человек должно быть в классе, чтобы учитель мог достучаться до каждого ученика?

Восемь человек.

Сегодня многие родители придерживаются свободного воспитания детей, когда всё дозволено, и дети привыкли поступать так, как считают нужным. Если в классе появляется ребёнок, который не укладывается в общепринятые нормы поведения в школе, что вы как учитель делаете в таком случае?

Я стараюсь описать этому ребёнку возникшую ситуацию в классе с моей точки зрения таким образом, чтобы ребёнок смог посмотреть на себя со стороны. Если у него нормально с интеллектом, то он меня поймёт и начнёт себя как-то простраивать. Начинаю с наших договорённостей. Он должен увидеть сложившуюся ситуацию и понять, в чём проблема. Если он ведёт себя таким образом, что срывает урок, то, возможно, он просто в этом не видит проблемы.

Как часто вы хвалите своих учеников?

Как только есть повод, а иногда и без повода. Когда ты чувствуешь, что ребёнок заслужил похвалу, или когда он этого очень хочет.

К детям нужно приходить с подарками?

Это максимум, до которого я не всегда дотягиваюсь. (Смеётся.) Это знак того, что я рад встрече с учениками. И ещё в каждом подарке должна быть органика.

В каких школах вы работали?

Так, дайте подумать. Это школа 210, 384, «Вита», Филипповская, школа при ЦПМ, снова «Вита».

Сейчас вы снова работаете в «Вите». Чем вас привлекла эта школа?

Эту школу создал талантливый учёный Валерий Абрамович Кац. Он защитил докторскую в 30 с небольшим. А потом пошёл преподавать биологию в частную школу. Там у него появилась его собственная программа и собственный учебник. И вот он ещё в 90-е годы создал частную школу естественно-научной направленности. Мне это было интересно с профессиональной точки зрения, хотелось найти учеников, которые уже стремятся к естественно-научной специализации, хотят сильной, возможно, олимпиадной биологии.

В своё время вы ушли из этой школы. С чем это было связано?

«Вита» была и остаётся авторской школой, со своей заданной концепцией. А мне хотелось участвовать в команде с коллегами в создании новой школы, без таких ясных исходных позиций. И такая возможность появилась. В тот момент начала создаваться Филипповская школа. Так получилось, что ещё до появления Филипповки я сотрудничал с её основателями, занимался с их детьми. И меня поманило новое непаханое поле, привлекали, опять же, профессиональные вызовы, но уже более широкие, чем вызовы учителя-предметника. Подобрался невероятно профессиональный коллектив, и школа получилась интересная, творческая, очень разносторонняя. А когда поле было вспахано и пришла пора урожая, оказалось, что результаты могут пригодиться не только в одной отдельной школе, пусть даже такой разноплановой и творческой, как Филипповская. И вот с этим урожаем, с этими результатами, прежде всего с курсом «окружайки», который за 15 лет работы был выстроен и выстрадан, меня позвали в Центр педагогического мастерства. Позвали, чтобы сделать курс по «Окружающему миру» уже для всех желающих.

Я смотрю, «Вита» вас не отпускает. И через много лет вы снова пришли работать в эту школу. Какие сегодня произошли изменения в этой школе? Чем она славится? Чем хороша?

Да. Вернулся через 15 лет. Знаете, мне снова захотелось надёжной, спокойной гавани. «Вита», как мне кажется, как раз хорошо подходит под такое определение. В целом школа крепкая, без творческих экзальтаций, но и не скучная, не серая. В ней стараются честно давать знания, оценки нисколько не завышают, к ученикам относятся строго, но с любовью и уважением. Думаю, во многом это связано с тем, что директор, Елена Анатольевна Кац, сама учитель высочайшего класса, профессионализма, эксперт ЕГЭ по русскому языку, сама ведёт уроки. То есть она знает на практике, что значит быть учителем, что такое будничная тщательная честная работа учителя.

Ваши дети учились в этой школе? Как родитель вы остались довольны этой школой?

Когда я снова попросился в «Виту», меня взяли, взяли вместе с моими детьми. То есть получается, мои собственные дети учились и в Филипповской школе, и в «Вите». Поэтому могу смело рекомендовать обе школы, очень разные и очень хорошие.

Помните всем нам знакомые строки из «Анны Карениной»: «Все счастливые семьи похожи друг на друга»? Что объединяет хорошие школы, в которых дети счастливы? Что должно быть в школе, на ваш взгляд, чтобы ребёнку хотелось там учиться?

Рискну не согласиться с Толстым. Все семьи непохожи друг на друга. Но семьи, которые не выдержали испытаний и стали несчастными, на мой взгляд, как раз похожи, похожи порой до банальности. А вот те супруги, которые много пережили вместе, много преодолели, как раз и накопили много интереснейших и неповторимых сюжетов совместной жизни. А школы? Главное, что есть в школе, — это взаимодействие учителя и ученика. И когда этому не мешают, а помогают, то всё складывается. Не без ошибок, не сразу, конечно. Но если относиться к этому главному делу с уважением и деликатно, то всё сложится.

Какой вы учитель? Что вы можете сказать про себя?

У меня свои принципы, свои правила. Я не кровожаден, не свиреп, детьми не питаюсь. (Смеётся.) У меня всё нормально. Ко мне дети хорошо относятся, и я к ним тоже. Но иногда всё же надо делать резковатые движения.

Резковатые движения? Сейчас родители насторожились. Поясните.

Например. Ребёнок демонстративно мешает вести урок и, естественно, не успевает сделать то, что требует учитель. Тогда эту ситуацию нужно брать под контроль.

Интересно. Каким же образом вы это делаете?

Самое простое, что можно сделать, — это открыть тетрадочки и записать. Пока дети пишут, они болтать не будут. Есть много примеров, как держать внимание класса. У меня как у учителя существует множество методов, как в этом случае поступить и при этом не сказать обидных слов.

Из-за чего между родителями и детьми возникают недопонимания? Что взрослым необходимо знать про своих детей, чтобы быть к ним ближе?

Любой взрослый зрелый человек должен любить детей. Уже из этого следует, что взрослый не будет их обижать, оскорблять. А ребёнку взрослый интересен в первую очередь как носитель взрослой культуры. Больше всего ребёнок влюблён даже не в маму, которая для него физически, физиологически нужна, крайне важна, которая для него — безопасность, еда, комфорт и так далее. Больше всего ребёнок очень любит своего взрослого — того, в которого он хочет превратиться. Взрослые ему интересны как носители той взрослой жизни, которую он собирается осваивать. Надо не скрывать от ребёнка взрослую жизнь, но без каких-то безумств, которые ему могут повредить. Ведь ребёнку интересны культурные подробности нашей взрослой жизни, а не какие-то физиологические подробности.

В какой школе вам комфортно работать?

В той школе, где мне дают возможность быть учителем, хозяином, взрослым на уроке. Я из тех учителей, которые сами себе задают, какого результата надо достигнуть. Мне могут поставить выполнение определённой задачи в образовательном процессе. Когда стоит задача дать определённый материал детям — это для меня не проблема, но как и в каком порядке — это я решаю сам и своими методами. В свою профессиональную кухню никого не пускаю.

Где бы вы не смогли работать?

В школе с маргинальным родительским заказом. Например, это школы с экзальтированным творческим началом. Или школы с чрезмерно тревожными родителями.

Какой должен быть учитель?

Учитель должен быть взрослым независимо ни от чего. Он должен быть собирательным образом взрослого, который несёт культуру и правила взрослого человека. Учитель должен понимать, ради чего он пришёл в школу: ради детей или ради науки. Невозможно служить и одному, и другому одновременно.

Да, но современные требования к учителю обязывают его заниматься научно-исследовательской деятельностью.

Всё это правильно. Но если ты работаешь исключительно ради науки, ты, безусловно, прекрасен, но, значит, ты пришёл в школу ради академических ценностей. Это учителя, заражённые академической культурой. Но идеализированный академизм и реальная наука могут очень сильно различаться. И преподаватели академического склада появляются в школе, так как на них есть социальный заказ — не детей, конечно, а родителей. Родители хотят, чтобы детям преподавали не какие-то учителя, а кандидаты и доктора наук. Ведь только они, по мнению родителей, и научат, и к олимпиадам подготовят. Только вот какой ценой — никого не интересует. Есть мамочки, которые хотят большой конкурентоспособности для своих детей. Тогда и зовут в школы учителей-учёных под заказ.

Вы говорите о том, что преподаватель с научной степенью не обязательно хороший учитель?

Именно. Такие учителя несут свои ценности — прекрасные академические ценности. Да, в среде учёных гораздо выше интеллектуальный уровень, чем среди, скажем, сантехников или фрезеровщиков. Но процент глупых, недалёких людей тот же самый. Интеллект и ум — не одно и то же. И вот учёный приходит в школу к детям. Если у него недостаточно ума, он не сможет толком понять, что он здесь делает, ради чего он пришёл, кто перед ним сидит за партами, как соотнести свои цели с целями детей. Он принесёт прекрасные, великие, исторически проверенные ценности академической жизни и будет их внедрять огнём и мечом. И ценности-то хорошие, но может не получиться гармония. А может и получиться, если подбирать под такого учителя особых детей. Есть топовые школы, где подбирают не учителя под ребёнка, а детей под учителя. Почему бы нет. Гармония тоже возникает. Я за гармонию. Но знаю, что у топовых школ есть свои опасности.

В чём заключаются опасности и про какие школы вы говорите?

Опасность, как всегда, в нарушении гармонии, в искажениях. Есть очень большой соблазн считать школу маленьким университетом. Но школа — совершенно другое место, другое по своей природе, созданное ради совершенно иных целей. Нередко слышу, как в школу стараются внедрить какие-то в принципе хорошие вещи: новые интересные предметы, курсы. И те, кто за эти курсы ратует, искренне хотят принести детям добро. Но часто они не знают, что такое школа, как она устроена. И получается логика в стиле «шоколад вкусен и полезен, давно пора добавлять его в суп». Поэтому их прекрасные «шоколадки» в школе не приживаются. И не приживутся, если не понимать как следует устройство школы, её смыслы, архитектуру.

Кого бы вы могли назвать выдающимся директором школы и какими качествами он должен обладать?

Мне вспоминается Евгений Владимирович Маркелов. Он был выдающимся директором, уникальным педагогом. Для него не существовало работы учителя, только служение. Вместе с Андреем Олеговичем Белинским и другими прекрасными педагогами Маркелов создал школу «Интеллектуал», которая стала одной из основных экспериментальных площадок по работе с одарёнными детьми. Маркелов обладал необыкновенной внутренней силой любви к детям. Он был историк по образованию. Представить, что у Маркелова кто-то мог не сдать историю, было очень трудно. При этом он был абсолютно здравомыслящий человек. Если он считал что-то правильным, то очень жёстко стоял на своём. Он умел добиваться результата, знал, что такое работа на результат, недаром он так рано ушёл из жизни. Он просто сгорел на работе. Маркелов активно и вопреки всему был готов помочь своим ученикам. Он брал в «Интеллектуал» таких детей, которые мешали всем остальным. Недаром его называли экстремально добрым человеком.

Наслышана про саму школу, неформальных педагогов и уникальную атмосферу в «Интеллектуале».

Вы знаете, в школе должно быть два завуча — структурный и атмосферный. Маркелов был редким исключением, который сочетал и то и другое. Он решал структурные вещи и создавал атмосферу и в то же время был жёсткий, последовательный, требовательный. Но атмосферный завуч у него тоже был. Когда Маркелову нужно было решать структурные вещи, то особую атмосферу «Интеллектуала» создавал Андрей Олегович Белинский. Белинский обладал необычайной мудростью и артистичностью. Он мог разрулить легко и непринуждённо самую сложную ситуацию, развязать любые психологические узлы. Например, чтобы предупредить конфликт между детьми, он устраивал дуэли на подушках по определённым правилам. Очень остроумно комментировал происходящее, и дети после поединков выходили лучшими друзьями. Тандем Маркелова и Белинского был прекрасен. Я обоих очень любил. Их потеря очень большая, невосполнимая. На таких людей всегда хотелось равняться.

Чему вы от них научились, что переняли, используете в своей работе?

Экстремальной доброте, когда служишь детям, когда защищаешь ученика до последнего. Для таких людей профессия — это не работа, это служение. Их свобода, истина, честность, совесть — не пустые слова. Всё это и мне стало очень близко. Согласно этому пытаюсь и жить, и работать.

Какие ваши главные победы в профессии?

Был один момент, когда я понял, что сейчас произошло главное в моей педагогической жизни и уже ничего более серьёзного и важного в ней не произойдёт. У меня был ученик с довольно сложной судьбой. Очкарик, слабак, вечный предмет шуточек одноклассников. Я, как мог, его защищал. В 11-м классе у него нашли рак щитовидной железы. Затем операция, химиотерапия, марафонские дистанции, туристические походы, служба спасателем в МЧС, поступление в Бауманку, работа в ведущем научном институте, создание особого уникального лазера. Потом женитьба, ребёнок, рассеянный склероз, снова многокилометровые походы. Уникальный человек! Я вёл в его классе уроки всего два года. Через много лет он меня нашёл (мы часто с ним и сейчас переписываемся). Как-то раз он мне звонит и говорит: «Я пошёл в церковь, исповедался, причастился, и на душе такая радость, думаю — с кем-то надо поделиться! Роман Борисович, захотелось вам позвонить». В этот момент я понял, что ничего большего у меня как у учителя уже, наверное, не будет.

Роман Борисович, вы человек творческий. Пишете стихи?

Да, сочиняю, для себя. С трёхлетнего возраста. (Смеётся.) Моё первое стихотворение, записанное отцом, было про птичек и про весну.

Как литературное творчество помогает вам в работе?

Когда не работаю с детьми, то начинаю писать стихи. А начинаю работать с детьми, то всё, что могло быть в стихах, всё достаётся ученикам. Потому что педагогика, дидактика — это про метафоры. И поэзия — это тоже про метафоры.

Ваше самое яркое детское впечатление.

Детство для меня — это дача. У меня было счастливое дачное детство в Кратово. Это своя дачная культура. Беготня, казаки-разбойники, арбузы в августе. Спокойное было детство, слава богу. У нас был свой прекрасный дачный мир.

Кем были ваши родители?

Мама — учитель химии и биологии. Папа — врач-психиатр. Я был младшим ребёнком в семье.

Роман Борисович, можно только порадоваться за вас. Вы счастливый многодетный папа. Не так давно у вас родилась третья дочь. Как воспитываете своих девчонок?

Стараюсь не воспитывать. Главное в воспитании — никого не воспитывать. Я очень боюсь профессиональной деформации, когда ты дома ведёшь себя как учитель. Стараемся, чтобы в нашей семье всё было на равных, без обид. Понимаете, воспитание в педагогических концепциях всегда идёт через запятую — педагогика, воспитание. А воспитание не через запятую идёт, а через двоеточие. Будь собою — это лучшее воспитание. Чем всё естественнее происходит, тем мощнее воспитание. Всё просто должно быть нормальным. Правда, эта норма оказывается не такой простой, но она всем очень хорошо знакома. Помните у Гребенщикова? «Мы с рождения знали, где вход». Мы всё и так прекрасно знаем, просто хотим иногда какого-то специального вставания на уши. Но ничего этого не надо, мне так кажется.

Кто-то из детей изъявил желание продолжить вашу педагогическую династию?

Да. Средняя дочь в этом году поступила в педагогический колледж.

Поздравляю! Как, по-вашему, счастливый ребёнок — какой ребёнок?

Я мало видел несчастных детей. У детей есть какой-то замечательный потенциал быть счастливыми, несмотря ни на что. Да и взрослому — много ли надо для счастья? (Широко улыбается.) Понимаете, важно, чтобы ребёнок получал взрослого человека, чтобы его любили, а не откупались от него материальными благами. Взрослые порой стараются ими откупиться, а ребёнку это не нужно. И ещё, счастливые дети не спекулируют любовью. Лишь несчастный ребёнок будет говорить «ты меня не любишь» и за это что-то себе клянчить, вымогать. Дети любовью, как правило, не спекулируют, ведь она — что-то основное в их существовании. Если с этим богатством обходиться аккуратно, то ребёнок будет счастлив, счастлив с любовью к своему будущему взрослому, да и с любовью к существующим взрослым как к прообразу их будущего, их самих во взрослой жизни.

текст:
Ирина Бордюгова
фото:
Игорь Ляш